Стамбульский ребус

— Надо же, археолог! — воскликнул Али. — У меня такое ощущение, инспектор, что убитый был как-то связан с этим вашим Византием!

— Сейчас мы прямиком отправимся к нему домой, — кивнул я. — Узнаем побольше о Недждете Денизэле и Византии.

— Византий? — Шефик взглянул на нас в недоумении. — Что еще за Византий?

Али посмотрел на коллег с превосходством.

— Ты не знаешь, Шефик, правда? Стыдно такое не знать! Византий — первое название того самого города, в котором ты живешь!

Зейнеп устремилась на помощь смутившемуся Шефику:

— Помнишь монету, которую мы нашли в ладони погибшего? Византий — вот что было на ней написано…

Саматья

Дом убитого находился в районе Саматья, у подножия последнего из семи стамбульских холмов. К Саматье я всегда испытывал глубокую симпатию, пусть и не такую, как к Балату, в котором жил. Это один из тех старинных районов, без которых нельзя представить Стамбул. Одно время здесь селились в основном армяне. Иногда, когда нам с Евгенией хотелось попить турецкой водки ракы, но не в «Татавле», а где-то еще, мы приезжали сюда. Евгения называла это место Псамматья. Оказалось, это было румейским названием Саматьи и означало «песчаный край», «пески».

У меня Саматья всегда ассоциировалась с ярким солнечным светом. Он был повсюду, лился с неба, отражался от крыш каменных домов, в раскрытые окна которых бесцеремонно врывался запах моря. Старинные церкви соседствовали здесь с мечетями, на узких улочках часто встречались питейные заведения, патриархальную тишину нарушали пригородные поезда, которые, не зная устали, ежедневно перевозили тысячи местных жителей в Большой Стамбул и обратно, под защиту крепостных стен с более чем пятисотлетней историей, ведь Саматья и есть Старая стена города.

Однако при всем своем своеобразии район был таким же дряхлеющим и изнуренным, как мой Балат, и я никак не ожидал увидеть здесь столь роскошный двухэтажный дом.

Через железную ограду тяжело свешивались пурпурные цветы двух пышных багряников. Пройдя в ворота, мы оказались в тенистом саду. Первой нас встретила смоковница с мощным искривленным стволом. Казалось, она здесь с византийских времен. Солнце в зените источало невыносимый жар, отчего по всему саду распространялся душноватый запах. С моря доносились визгливые крики чаек, откуда-то из закоулка долетал детский смех.

Али, увидев дом, в изумлении прошептал:

— Невероятно! Даже сад есть… Видать, археологи неплохо зарабатывают.

Реакция Зейнеп была мгновенной:

— Может, он нашел ценный клад во время раскопок?

— И поэтому его убили? Скажи еще, что он не поделился со своими.

Непонятно было, шутит он или говорит серьезно.

— Что ж, придется взяться за его приятелей-археологов, — улыбнулась Зейнеп. — А пока давайте проведем обыск.

— Не знаю насчет клада, но полагаю, что его друзьями нам придется заняться, — сказал я.

Улыбка с лица Зейнеп тут же стерлась, а Али перевел взгляд с красных гераней на меня. Вдруг у меня в кармане зазвонил телефон. На экране высветилось имя Евгении, и я почувствовал холодок в груди. Что-то случилось?

— Минуту, ребята, — сказал я, отходя в сторону, под свисавшие гроздьями цветы багряников.

— Привет, Евгения…

— Привет, Невзат…

— Как дела?

— Все хорошо, Невзат… Все в порядке…

Ну нет, не в порядке. И не могло быть в порядке, потому что сегодня вечером она впервые должна была прийти ко мне. На моей территории она встретится с моими призраками, она будет дышать моим воздухом, пропитанным страданиями и скорбью. Сам я довольно часто бывал у нее дома, давно уже был вхож в круг ее друзей и даже принимал участие в праздниках румейской общины, к которой принадлежала Евгения, но при этом я выжидал несколько лет, чтобы пригласить ее к себе в гости. Моя терпеливая, стоически выдерживавшая все Евгения каждый раз натыкалась на препятствие, на баррикаду чувств, на стену печали, на мою невольную холодность, выстланную горем. Понемногу она привыкла и не то чтобы не заговаривала об этом — даже не намекала о том, чтобы побывать у меня. Должно быть, именно поэтому, когда я наконец пригласил ее к себе, она была скорее обеспокоена, чем счастлива.

— Ты уверен? — спросила она меня. — Невзат, ты уверен, что хочешь этого?

— Уверен, — ответил я, нахмурившись. — Конечно, уверен. Иначе разве позвал бы?

Но был ли я действительно уверен? Честно говоря, я понятия не имел. До каких пор это могло продолжаться? Евгения — мой самый близкий друг, человек, которому я доверял больше всех на свете. Любимая женщина… А как же Гюзиде и Айсун — жена и дочь, которых я потерял? Их тени, следы их присутствия, их вещи и запахи, голоса, которые я по-прежнему слышал в стенах нашего дома… Я жил воспоминаниями о них. Но жестокая правда в том, что Гюзиде и Айсун больше не было. Тот ужасный взрыв, как его ни назови — проклятием, злым роком, стечением обстоятельств, — забрал у меня жену и дочь.