Стань моим мужем, дракон!

Корабль заскрипел и тяжело вздохнул, будто набираясь сил перед долгим плаваньем. В оконце мелькнула пристань, портовые здания. Я выждала еще не меньше получаса и только потом разрешила себе выйти на палубу. Берега Аль-Малены с блестящими башнями дворцов и хибарами бедняков медленно отдалялись.

Пассажирам выделили прогулочную палубу, и я обратила внимание на парочку: высокая женщина в желтом платье отчитывала мужчину, на лице которого читалось желание сбежать, но отступать было некуда – кругом море.

– Я полагала, это будет романтичное путешествие, Константин, – ругалась дама, раздувая тонкие ноздри. – Я надеялась, что ты все устроил!

– Уточка моя, – залебезил он, подняв брови домиком. – Все ведь так хорошо…

– Хорошо? – возмутилась дама. – В нашей каюте еще шесть человек и коза!

Тетины коты были бы отличными попутчиками по сравнению с козами.

Я обхватила перила ладонями, подставила лицо ветру, все пытаясь проникнуться духом свободы, но что-то мешало. Я бы не уехала из дома, если бы не обстоятельства. Я не хотела расставаться с тетей. И Геррах упорно не исчезал из моих мыслей: искры в его глазах, теплое касание губ, та музыка… Хрустальные башни Эркайи предательски окрашивались в зеленый цвет, и по ним плыла большая крылатая тень.

– В конце концов ты знала мое положение, Каразетта, – пробубнил Константин, понизив голос. – Я ничего от тебя не скрывал. Мне надо было исчезнуть быстро.

Неужели его тоже хотели заставить жениться? Я фыркнула себе под нос, разглядывая пристань Аль-Малены. Рядом с большими кораблями сновали мелкие лодочки, а над ними висело шумное облако птиц.

– Потерпи, моя любовь, – уговаривал Константин. – Всего пара недель…

– С козой?! – патетично воскликнула дама, заламывая тонкие руки.

Один парусник отделился от прочих и теперь целеустремленно двигался к нам, набирая ход. Я непроизвольно сжала перила сильнее. Лодочка с белым лепестком паруса пока что казалась совсем маленькой, игрушечной, и мне захотелось оттолкнуть ее ладонью.

– Каразетта, – сдавленным голосом произнес Константин, – ты видишь? Нас что, догоняют?

Дама побледнела и сдвинула выщипанные брови, вглядываясь в стремительно приближающийся парусник, на котором реял красно-желтый флаг Аль-Малены.

– Прячься, – приказала она. – В кладовку рядом с камбузом. Если они пришли с собаками, то там тебя не найдут. О, Константин, а если найдут, я буду ждать тебя хоть тысячу лет.

– Сплюнь, – Константин юрко двинулся по палубе, огибая людей и мачты.

На паруснике уже можно было рассмотреть мужчин в серой форме. Я отпрянула от борта и тоже поспешила в свою каюту. Сердце гулко билось, точно корабельный колокол.

Это за Константином. Рожа у него бандитская. Да и Каразетта недалеко ушла. Они кого-то обокрали, а может, даже убили, и вот теперь их ловят по горячим следам.

Я закрыла дверь каюты на засов, села на койку, кусая губы до крови. За окном вились чайки, кричали, и мне чудилось: она здесь, здесь, сюда. Но когда в дверь постучали, я все равно вздрогнула от неожиданности.

Ручка повернулась, а потом засов отъехал в сторону как по волшебству.

В каюту, заполнив ее до отказа, разом вошли сразу несколько мужчин. Один из них – суровый коротыш, насупленный и сердитый, как маленькая злобная собачка, – ткнул меня каким-то жезлом. Я отшатнулась, но в хрустальном шарике на конце палки что-то заискрилось.

– Ведьма, – вынес он короткий вердикт. – Забираем.

Меня подхватили под руки, подняли, на запястьях за спиной щелкнули кандалы. А потом все тело скрутило от молнии, прошившей меня от макушки до кончиков пальцев на ногах, и я закричала от боли.

– … это довольно неприятно, – донеслось издалека. – Но что поделать, иначе магию не заблокируешь.

– Руны надежные?

– Да, еще ни одна не выбралась. Сразу в расход?

– Нет, сперва оформим бумаги. Терпеть не могу всю эту бумажную волокиту. Отчего ей просто не дали сбежать?

– Надо было реагировать на донос…

Меня пронесли по кораблю и сгрузили в парусник, как куль с песком. Перед глазами мелькнул красно-желтый флаг, лодка стукнулась о борт корабля. Вверху я увидела участливое лицо Каразетты, свесившейся через перила.

– Уточка моя! – донесся счастливый голос Константина. – Я обо всем договорился! Каюта только для нас, на двоих…

Я не могла пошевелить и пальцем, а мысли терзали мою душу яростно как злые собаки. Донос? Кто? Кто донес на меня? Ленни? Геррах? А может, его лысый друг? Тетя говорила не доверять лысым, а он такой умный. Он понял, что артефакты я делаю сама. Увидел расходы на материалы, сопоставил одно с другим… А может, это тетя?

Перед глазами все расплывалось, но я даже не могла вытереть слез. Холодные влажные пальцы пробежались по моему лицу, белый платок деликатно промокнул щеки.

– Не плачь, – успокоил меня Филипп, склонившись надо мной. – Все будет хорошо. Ты все равно станешь моей, Амедея.

И мне стало так страшно, что я потеряла сознание.

***

Геррах шел по улице, злясь на все на свете и особенно – на себя.

– Мой господин, – Эврас семенил рядом, едва поспевая. – Можем отправиться уже завтра. Корабль до Лупассы, оттуда рукой подать до наших границ.

Он ушел из ее дома, потому что иначе не мог. Дело было вовсе не в рабском браслете. Он вообще ни при чем. Герраха с самого начала тянуло именно к ней, к Амедее. Она нужна ему как воздух и вода, как солнечный свет, как крылья…

– Переночуем в таверне в порту. Там, конечно, кормят не так, как у нашей прекрасной госпожи, да благословят ее боги добрым мужем и здоровыми детьми… Я, кажется, прибавил в весе за время рабства, представляете? Кому рассказать – не поверят, – Эврас довольно хохотнул, погладив живот.

Геррах боялся, что может сорваться и прийти в ее спальню вопреки всем запретам. Ему до боли, до дрожи хотелось снова почувствовать вкус ее губ, шелк волос, ее запах… А она ведь целовала его в ответ, раскрывалась словно цветок, льнула к нему. А потом – хоп, и закрылась как ракушка. Где-то он поспешил…

– Всего за два медяка сложно рассчитывать на большее, – вздохнул Эврас. – Но уже завтра на корабль – и домой. И больше никакой пустыни. Я хочу в лес, господин. Походить по шишкам, понюхать смолу, и чтобы повсюду была благословенная тень, а не это пекло.

– Погоди, а откуда ты взял деньги? – спросил Геррах, уловив наконец что-то неправильное из болтовни друга.

– Ну, как… – Эврас отчего-то смутился. – Вы же сказали, что надо просто эм… позаимствовать немного… А наша бывшая госпожа, да прольется благословенный дождь под ее прекрасные ноги, слегка беспечна касательно финансовой сферы. Деньги на мелкие расходы она хранит прямо в кабинете.

Геррах стал как вкопанный и повернулся к Эврасу.

– Ты что, украл деньги у Амедеи? – возмущенно спросил он.

– Мой господин, но вы же сами…

– У женщины, которая подарила нам свободу?

– Но вы сказали, что…

Геррах взял его за грудки и легонько встряхнул, но после поставил и даже аккуратно разгладил складки на одежде.

– Молодец, – сказал он.

Вот и повод вернуться.

– Ты ведь уже потратил что-то?

– Совсем гроши!

Он отработает их с процентами. Перекопает сад, поснимает с деревьев котов, даже если сперва потребуется их туда посадить. Геррах развернулся и уже собрался идти в белый дом Амедеи, когда до него донесся шум ссоры.

– Это все ведьма, – отбрехивался мужской голос. – Ее вели мимо, она как зыркнула на меня. А глаза как пески зыбучие, затянули. Вот все с рук и валится.

– А может это потому что ты напился как свинья с самого утра! – взвизгнула женщина. – Видела я ту ведьму! Ее в беспамятстве волочили.

– В беспамятстве! – подтвердил звонкий детский голос. – Я в нее помидором швырнул – прямо в лоб – хоть бы хны. Даже не дернулась.

– А чего это ты помидорами разбрасываешься? – рявкнула тетка. – Они тебе с неба падают?

Геррах пошел туда, сам не понимая, отчего так больно сжалось сердце.

– Как она выглядела? – спросил он. – Ведьма.

– А тебе какое дело, – буркнула тетка.

Геррах перевел взгляд на мужичка, а Эврас понятливо протянул тому монету.

– Тонкая, бледная, волосы темные до самой ж… ниже талии, господин. Платье серое, обычное. Молодая совсем. Красивая.

Тетка влепила ему затрещину и, схватив за шкирку, подтолкнула в дом. Пацан юркнул туда сам, не дожидаясь оплеухи.

Это ведь не может быть Амедея, правда? Но тогда становится понятным, почему она отпустила его сейчас, а не через год, почему Молли вчера рыдала как оглашенная – он-то думал из-за какой-нибудь ерунды…

– Куда ее увели?

Тетка выразительно на него посмотрела, и Эврас дал ей еще.

– В тюрьму, – ответила она и, задрав голову, удалилась в хибару.

Шаткая дверь захлопнулась, и из дома вновь понеслась ругань.

– Мой господин, вы же не думаете, что эта ведьма – наша великодушная госпожа Амедея? – пробормотал Эврас, и Геррах быстро повернулся к нему.

– Ты знал? – спросил он.

– О том, что она эш-хасса? – уточнил тот. – Догадывался. Деньги всегда оставляют следы, а наша прекрасная госпожа, как я уже говорил, слегка беспечна… Она продавала свои артефакты, и кто-то щедро за них платил. Но вы только подумайте! Дикие люди! Такую нежную и добрую красавицу – в тюрьму! Когда вы снова станете драконом, мой господин, мы непременно вернемся и…

– Нет, – сказал Геррах, – нечего ждать. Я и так дракон.

Эврас умолк, и они пошли вглубь шумной портовой толпы. Чужие слова и обрывки сплетен жгли Герраха похуже кнута: ведьма, поймали ведьму, сняли прямо с корабля, смерть, горячие игры…

– Я видел распорядителя игр собственными глазами, – важно вещал потрепанный старичок. – Высокий, красивый, весь в белом, как ангел. Ведьму отправят на горячие игры, зуб даю.

Это все Филипп, коварный змей. Надо было прибить его за тем памятным ужином. Воображение мигом подкинуло не меньше десятка способов.

– Откуда у тебя зубы, старый болван? – фыркнула тетка. – Что ей там делать, на арене? Ее пальцем переломить можно.

Не уберег, не уследил, не досмотрел.

Полез со своими поцелуями вместо того, чтобы попытаться понять, что у нее на душе. Мог бы догадаться, что Амедея захочет сбежать. Ей бы не дали жить в этом городе. Но почему, почему она не согласилась уйти с ним…

Почему он не сказал, что любит ее?

– Я пойду в дом нашей прекрасной госпожи, да уберегут ее боги, и постараюсь разузнать, что к чему, – сказал Эврас. – Буду ждать вас там.

Он исчез, а Геррах долго кружил по Аль-Малене и остановился только у толстых желто-каменных стен, окна в которых были забраны решетками. Сердце пропустило удар, а после забилось чаще.

Амедея там. Он ее чувствовал.

***

Филипп смотрел на меня не мигая, словно змей, гипнотизирующий жертву.

Я облизнула пересохшие губы, кое-как села, что оказалось не так-то просто с закованными за спиной руками. Колючий тюфяк, брошенный прямо на каменный пол, тесные стены, решетка на узком оконце – я оказалась в тюрьме. Мне почти удалось сбежать, но теперь свобода от меня еще дальше.

– Я очень зол, – ласково сказал Филипп. – Ты так рассердила меня, Амедея.

Я инстинктивно отползла назад, пока не уперлась спиной в стену.

– Я готов был на тебе жениться! – воскликнул он, воздев руки и как будто удивляясь собственной щедрости. – Дать тебе свое имя.

Филипп снова был в белом и сидел на стуле из красного дерева. Закинул ногу за ногу, расправил тонкими пальцами складки ткани, собравшиеся над коленом.

– Теперь я вынужден менять планы, – с горечью произнес он. – А я этого не люблю. Лишние хлопоты, суета, траты…

Я тоже потратилась впустую по его, между прочим, вине. Все мои сбережения остались в саквояже под койкой в каюте. Интересно, кому они достались: полицейским или Константину с Каразеттой?

– Зачем я тебе? Почему я? – мой голос был хриплым и словно чужим.

Тонкие пальцы Филиппа вновь пришли в движение, перебирая складку на белых брюках, как будто выписывая какой-то рисунок. Снова и снова. Не в силах оторвать взгляд, я наблюдала за движением его рук, и Филипп сжал кулаки и нахмурился.

– Ничего, – пробормотал он. – Пустота. Почему? Ты не боишься меня, Амедея?

Да я просто в ужасе! Но еще больше, чем Филипп, меня страшила неизвестность.

– Что со мной будет дальше?

Филипп вздохнул и недовольно посмотрел на меня.

– В принципе, исход один и тот же, – ответил он. – Ты будешь в моей власти.

– Но пока что нет? – уловила я.

Странно. Я в тюрьме, мои руки в оковах, но, выходит, у меня еще есть какой-то кусочек свободы, которого я пока не понимаю.

– Теперь все знают, что ты ведьма, и ситуация осложнилась, – проворчал Филипп. – А я ведь знал твой маленький секрет, Амедея, с самого начала. Догадывался. Твои эмоции такие… – он прикрыл глаза, как будто от восторга, но тут же выпалил: – Да что же происходит? Почему я их не чую?

Я повела плечами, морщась от боли в затекших руках, и Филипп просиял.

– Точно! Кандалы глушат магию, создают барьер… Я мигом, Амедея, – он поднялся и, погрозив мне пальцем, улыбнулся. – Никуда не уходи.

Он исчез за тяжело громыхнувшей дверью, а я с трудом поднялась и прошлась туда-сюда по камере: шесть шагов в одну сторону, шесть в другую – не разгуляешься. Окошко маленькое – не пролезть, даже если бы я каким-то чудом выломала решетку. Дверь… Я быстро подошла к ней, повернулась спиной, пытаясь ухватить ручку пальцами. А вдруг мне повезет, я выскользну, пробегу по пустому коридору и…

Дверь скрипнула, и я отскочила в сторону.

– Под вашу ответственность, господин распорядитель, – хмуро сказал охранник, входя в камеру и перебирая ключи на тяжелой связке. – Обычно мы держим ведьм в кандалах до конца. Мало ли…

– Мало, – отрезал Филипп. – Как она будет есть, пить, поднимать юбки по надобности? Мне не нужно, чтобы она выглядела на играх как полудохлая мышь! Это зрелище! Люди придут посмотреть на ведьму. Кто-то будет ее жалеть, кто-то хотеть, другие – жаждать смерти. Она должна быть красивой и вызывать целую бурю эмоций. А вы угробите ее еще до начала. Я не за это платил.

– Ты отправишь меня на горячие игры? – прошептала я, уловив главное.

Кровь, песок, палящее солнце… Звон мечей, стоны раненых, кровожадные крики зрителей. Я лишь раз была на горячих играх и сбежала с трибун почти сразу после начала. А теперь окажусь по другую сторону? На арене?

Охранник снял кандалы, я потерла запястья, на которых остались ссадины, а Филипп глубоко вдохнул и раскинул руки в стороны.

– Боиш-шься, – прошипел он. – О, Амедея, как вкусно ты боишься…

Окинув его хмурым взглядом, охранник вышел, а я стремительно бросилась вперед. Сбить Филиппа с ног, схватить стул, ударить…

Горло сдавило невидимой ладонью, и я упала на колени, задыхаясь. Филипп вцепился мне в волосы и потянул вверх, так что я взвизгнула от боли.

– Ты будешь звездой этих игр, дорогая, – пообещал он мне.

Филипп быстро провел языком по тонким бескровным губам, подался вперед как для поцелуя, и я сжалась от отвращения, но он вдруг поморщился и отпустил мои волосы. Брезгливо посмотрел на свою ладонь, испачканную чем-то красным и липким.

– Скоро увидимся, – пообещал Филипп и вышел за дверь. Охранник заглянул внутрь, забрал стул и ушел. Проскрежетал невидимый, но явно тяжелый засов. Филипп отдавал какие-то распоряжения, звук его голоса постепенно удалялся.

Я бессильно опустилась на тюфяк, глубоко вдыхая затхлый воздух тюремной камеры, пропахший гнилой соломой. Отчаянье царапало мою душу кошачьими когтями, страх путал мысли, но я заставила себя успокоиться, сконцентрировавшись на том, что придавало мне сил – на надежде.

У меня по-прежнему осталась я сама. А Филипп снял с меня кандалы, не подозревая, на что я способна.

Расчесав пальцами волосы, я с удивлением обнаружила томатные зернышки, а на макушке – довольно болезненную шишку. Непонятно, как и где меня волокли, но то, что я этого не помню – даже хорошо. Я вынула из кармана платок, развернула его на тюфяке и принялась исследовать камеру.

Пара щепок, чей-то зуб, семечки помидора и пуговица – вот и весь мой улов. Пока я слабо представляла, что с этим делать.

В углу за тюфяком что-то зашуршало, и я, подпрыгнув, вжалась в противоположную стену. Маленький камешек в самом низу кладки шевельнулся, сдвинулся в сторону. Что оттуда сейчас выскочит? Мышь? Крыса?

– Псс… Птичка моя, – донесся шепот. – Ты там?

– Ленни! – я бросилась к стене и бухнулась возле нее на колени. – Ленни, вытащи меня отсюда!

– Ох, птичка, – он грустно вздохнул. – Войти в тюрьму куда проще, чем выйти. Но я тебя тут не брошу.

Я покусала губы, смахнула слезы. Внезапная поддержка Ленни вызвала настоящую бурю в моей душе.

– Нас не услышат? – спросила я.

– Я задействовал твой артефакт, так что нет.

– Ленни, кто меня выдал? Ты знаешь?

Он снова вздохнул.

– На мне сейчас нет твоей ароматной сережки, но я все равно скажу тебе правду. Мой человек. Тот, кто встречал тебя у дверей, и который до смерти напугался, что оглох, когда я испытывал артефакт. Помнишь?

Я кивнула, а потом, спохватившись, сказала:

– Да.

Волна облегчения и раскаяния была такой сильной, что я вновь едва не заплакала, но теперь уже от счастья. Это не тетя Молли. Так стыдно, но я подозревала ее куда больше остальных. А она ни при чем. Моя добрая тетушка Молли все же смогла удержать язык за зубами.

– Прости, Амедея, я не предполагал, что он может бояться ведьму больше, чем меня, – покаялся Ленни. – Глупый, глупый человечек. Не сомневайся, больше он не станет болтать языком.

Я вспомнила, что говорили про Ленни Соловья, и поежилась.

– Он следил за мной по твоей указке?

– Присматривал, – ответил Ленни. – И когда ты села на корабль, отправился к страже. Маленькая моя птичка, кто же так убегает? Ты должна была взойти по трапу в последний момент, чтобы у преследователей не осталось форы.

– Учту в следующий раз, – буркнула я.

– Куда важнее то, что мы имеем в настоящий момент, – сказал он. – Так уж вышло, что распорядитель игр Филипп Ландо водит тесную дружбу и с городовым, и с начальником тюрьмы. А как иначе, ведь они поставляют ему основной поток участников игр, заодно очищая Аль-Малену от преступных элементов.

– Филипп Ландо – тот самый жених, который обещал помочь моему дяде с карьерой, – пояснила я.

– Твой дядя может забыть о ней, – безжалостно произнес Ленни. – Такой скандал. Теперь он может разве что издалека посмотреть на здание совета. Так вот, возвращаясь к нашей ситуации: Филипп постоянно берет на игры преступников. И ты теперь тоже одна из них.

– Я не сделала ничего плохого!

– Ну, это как посмотреть, – возразил Ленни. – Твои артефакты – произведения искусства, но с их помощью можно натворить дел. Ты ведьма, ты опасна, и по бумагам проходишь как преступница, чья вина не требует доказательств. Смертница. Филипп воспользовался этой лазейкой. Он выкупил тебя на горячие игры, Амедея. Об этом пока не говорят на всех углах Аль-Малены, но скоро будут.

– Я же умру, как только ступлю на песок! Я вряд ли смогу даже замахнуться мечом! Я не хочу никого убивать!

– Тебе и не придется, – ответил Ленни. – Ты станешь одним из призов. Свобода, золото и красивая женщина – есть ради чего сражаться.

Я вспомнила светлые глаза Филиппа, его бегающие пальцы, язык, скользящий по тонким губам.

– Филипп меня не отдаст, – вырвалось у меня.

– Скорее всего, – согласился Ленни. – У него наверняка есть какой-то хитро вывернутый план. Но пока что дела обстоят так.

Что ж, хоть какая-то определенность. Хорошо уже то, что у меня есть время, а значит – шанс сбежать.

– Ленни, помоги мне, пожалуйста, – взмолилась я.

– Я работаю над этим, птичка. Но было бы куда лучше для всех, если бы ты приняла мое предложение.

– Уверена, твоя клетка была бы просторнее, – вырвалось у меня, но Ленни лишь рассмеялся.

– Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой, Амедея? Пожалуй, ни одна женщина не вызывала во мне подобных чувств.

– И что, пойдешь на горячие игры, чтобы выиграть трофей?

– Нет, – ответил он. – Мои методы другие. И вот еще… – в полу вновь зашуршало, и из дырки в стене появился холщовый мешочек. – Собирался отдать при встрече. Все, пора улетать. Смена караула. Держи нос выше, Амедея.

– Ленни! – выпалила я, но никто мне не ответил.

Вернув камешек на место, я прислонилась к стене, развязала шнурок и высыпала содержимое мешочка на платок: моток проволоки, тонкий стержень для рун и… горстка черных чешуек.

Я завороженно перебирала их пальцами, чувствуя драконье тепло и отголосок знакомой мелодии. Геррах, наверное, уже на полпути к своим горам. Если бы я приняла его предложение, если бы не оттолкнула… Но толку теперь жалеть? С драконьей чешуей я и правда могу что-нибудь сделать. Как минимум – отвлекусь и перестану сходить с ума от ожидания и страха.