Стандартное отклонение

Ещё с рассказов Яна и нашей школьной дружбы я знал, что она часто забывала то, что делала и говорила под воздействием алкоголя. Но не придавал этой информации особенного значения: кто из нас не напивался так, чтобы на утро с трудом вспоминать своё имя?

Ну ладно, ладно, вы все молодцы. А со мной по пьяни такое случалось, что и вспоминать стыдно, не то, что рассказывать.

В общем, я опрометчиво положил на все предостережения ту часть своего тела, чей размер не имел значения (в отличие от толщины моей душевной организации) и сделал это очень зря. Так уж сложилось, что забывала Наташа исключительно те моменты, когда под конец вечера — середину ночи — начало утра неизменно лезла ко мне целоваться.

Я относился к этому очень спокойно и даже не до конца верил, что она и правда ничего такого не помнит, списывая это скорее на смущение и нежелание обсуждать произошедшее.

Ну и кто из нас по пьяни… А, чёрт!

Думаю, и так уже понятно, что в моей жизни было так много всего, что удивить или смутить меня очень тяжело.

Это чуть позже я пойму, что Наташа тоже знакома с понятиями о стыде и смущении лишь вскользь. Ну, произойдёт это примерно тогда же, когда она станет Крольчонком.

А в те далёкие времена я предпочёл просто помалкивать и спускать всё на тормозах. Первые раз… много. Пока однажды я не попробовал затащить её в постель, используя проверенный тысячами мужчин способ «ты привлекательна, я чертовски привлекателен, так чего время зря терять?».

Не прокатило.

— Между прочим, по статистике восемьдесят восемь процентов переспавших друзей разочаровываются друг в друге и перестают общаться! — с умным видом, но крайне заплетающимся языком втолковывала мне Наташа.

— Ты ведь это только что придумала? — грустно вопрошал я, уловив её взгляд, с трудом сфокусировавшийся на табличке с номером нашего столика.

Восемьдесят восьмым номером.

— Пффф, — фыркнула Наташа и махнула рукой, чуть не сбив со стола стакан, — конечно же. У меня паршивая память на цифры. Но зато, Иванов, отличное вообрашшшшш…

Видимо, последним словом всё же должно было быть «воображение», но разговаривать во время поцелуев даже у супер-женщины Наташи не получалось.

Но самым забавным стало то, что утром она просто не поверила в эту историю, приняв всё за мою шутку.

И ещё раз.

И ещё.

Я чувствовал себя совсем как Адам Сэндлер (интересно, а ему тоже говорят про большой нос?), только вот количество первых поцелуев у нас давно перевалило за пятьдесят.

За двести пятьдесят.

А вот количество своих абсолютно провальных попыток уломать её на секс я лучше не буду озвучивать. Надеюсь, что дело было всё же в размере носа, а не душевной организации.

— Ну один разочек! Ты всё равно утром ничего не вспомнишь! — в отчаянии восклицал я и даже заломил бы руки, но в них очень комфортно умещались её мягенькие выпуклости, и оставлять их без поддержки совсем не хотелось.

— Да за кого ты меня принимаешь?! — возмущённо отвечала мне Наташа между поцелуями.

Ну и правда, за кого? За моё персональное проклятие и насмешку от судьбы, вернувшей должок за то, как раньше мне достаточно было широко улыбнуться, чтобы залезть какой-нибудь девушке в трусы.

Стоит ли описывать весь спектр моего удивления, когда закончилось — ну, на деле скорее началось — всё тем, что она сама же и затащила меня в постель?

— Ох, как неудобно получилось, — качала потом головой Наташа, при этом не забывая всем своим довольным видом демонстрировать, что ей очень даже удобно.

— Да, это было так неожиданно. Так непредсказуемо, — вздыхал я, непомерным усилием воли сдерживая рвущийся наружу смех. А ещё, стараясь не показывать чрезмерного воодушевления от внезапно свалившегося мне не совсем на голову счастья, милостиво пояснял: — Но я, в принципе, не против. Что поделать, раз уж так всё вышло…

Ох, как же всё в итоге паршиво вышло.

Вроде я очень чётко понимал и безоговорочно принимал свою роль этакого эскиза на тему нормальных отношений в ожидании, когда придёт вдохновение для полноценной картины. И знал, что рано или поздно всё закончится примерно так — на этот раз обошлось хотя бы без долгого откровенного разговора и моих постепенно округляющихся глаз и ухающего вниз сердца.

А всё почему? Потому что благодаря стремлению Крольчонка влипнуть в какую-нибудь херню, моё сердечко просто не успевало возвращаться на своё нормальное место, давно уже обосновавшись около пяток.

Правда, тогда совершенно непонятно, что же сейчас так болит в груди?

Увы, реальность такова, что меня не назовёшь приемлемым вариантом для планирования, создания или поддержания серьёзных отношений или семьи. Я даже не знаю, с чего стоит начать перечисление своих недостатков: с не совсем традиционной ориентации, пристрастия к наркотикам в прошлом, странного чувства юмора или не укладывающегося в общепризнанные стандарты мужественности характера?

Ну, хотя бы точно знаю, что в конце этого списка можно дописать «возможно, слишком большой нос».

Бедная Гертруда нерешительно пытается вырваться из моих крепких объятий, не справляясь со всей силой обрушившейся на неё внезапно любви.