Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

Она лежала… вот сколько лет! – не картина, а замысел и режиссерский сценарий. Когда началась перестройка, кто-то мне сказал: «Почему бы тебе не сделать “Из жизни Федора Кузькина”?», даже не «кто-то», а писатель Хмелик. Он был главным редактором студии в то время. Я подумал: а почему, действительно, почему бы не сделать? Я перечитал повесть и выяснил, что НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ. Что все, абсолютно все осталось ТАКИМ ЖЕ! Все современно, и для меня это была очень важная работа. Очень важная – я в ней хотел отдать долг и чувство благодарности к людям, которые всю жизнь нас кормят. И до сих пор кормят, невзирая ни на какие изменения в обществе, невзирая ни на какие цены и на все это… они все равно трудятся, они все равно работают, если бы они не работали, так ничего и не было бы вообще… Просто бы все умерли с голоду. Это вообще-то такой ПАМЯТНИК русскому крестьянину, его судьбе – естественной при советской власти… Потому что в фильме ВСЕ есть. Там есть «сталинские годы», есть война, современная – нет, не современная, а немного отодвинутая жизнь. Картина начинается с этого: «А нужно ли, – говорит Кузькин, – про это рассказывать?» А потом сам же отвечает: «Нужно! Пускай дети посмотрят, как кусок хлеба нам доставался!..»

Я картину снял, должны были быть премьеры и т. д… А ее просто не стали показывать. Причем действовали даже часто нечестными методами. Ну, например, объявление о премьере картины появилось в газете «Вечерняя Москва» на следующий день после того, как премьера состоялась. Картину выпускали в кинотеатрах только на самых ранних сеансах (а это двухсерийная серьезная картина) – естественно, в 8 утра никто не пойдет ее смотреть. И на основании этого доказали, что советский зритель смотреть ее не хочет. И показывать ее не стали. После этого шла долгая борьба за то, чтобы картину показали по телевизору. Моя собственная борьба. В то время телевидение было в страшной борьбе по линии коммерции: потому что телевидение ничего не платило, а кино хотело иметь деньги за показы. Но потом мне удалось уговорить тогдашнего министра Камшалова и тогдашнего председателя комитета по телевидению Ненашева. Ненашев посмотрел картину, они перезвонились с Камшаловым и картину показали, что для меня, хотя я ничего от этого не имел, было простой огромной радостью. Почему? Потому что, во-первых, все-таки картину увидели. Правда, ее показали только 1 раз. Во-вторых, после показа на меня обрушилась лавина писем. Совершенно потрясающих. Только дома я получил 20 000 писем. А еще пришли письма на телевидение, на студию. Это не письма даже, а целые исповеди: о своей жизни, о том, как было. Словом, это было прекрасное вознаграждение за эту картину. Вот это последняя моя картина…

Из интервью

В деревне к настоящему хозяину всегда относились с уважением. Об этом и в нашей картине есть. И зависело это только от того, каким способом добро нажито – трудом праведным или неправедно. Помню, в деревне Киржач, что на границе Владимирской области, где я подолгу жил в детстве и юности, раскулачили троих, было в деревне дворов 40, в основном середняки, кроме крестьянского дела, мужики плотниками и столярами-краснодеревщиками были. Так вот у тех троих – я и фамилии их до сих пор помню: Павловы, Титовы и Буровы – семьи большие были и сыновей много, и избы у них были крупные – пятистенки, до сих пор стоят, а хозяев отправили тогда в места не столь отдаленные. Только один вернулся. Так вот это были самые крепкие мужики и хозяйничали прекрасно. Их все уважали. А другая семья была бедняцкая, у них, помню, и дом-то в землю ушел, и фамилия была Спичкины, бездельники были, их жалели, но не уважали.

…Можно так и сяк рассуждать о русском крестьянине, но я одно знаю: всю жизнь, сам голодая, живя в самых некомфортных условиях, он во все времена всех нас кормил. Без кино все же прожить можно, а без хлеба нельзя, хотя и то правда, что не хлебом единым жив человек.

Я считаю, что, пока мы не решим проблемы деревни, мы никаких других проблем не решим. Единственное, с чем я не совсем согласен, – все можно решить фермерством. Конечно, я за то, чтобы рождать и учить хозяйствовать своих фермеров. Но это ведь так непросто. Потому что нужно, чтобы условия этому способствовали и соответствовали, чтобы фермеры поверили в свое будущее.

Вспоминаю одного мужика, моего друга в деревне Терехово под Рязанью, наш Кузькин тоже родом оттуда. Было это при Маленкове, когда вышло послабление по поводу личного подворья. И вот мой «Кузькин» сразу завел и корову, и овец, и свиней, и гусей, и мы вместе радовались. А на следующий год приезжаю – ничего нет. Всех, говорит, порезал; дети в городе, разве ж нам вдвоем с женой управиться, да и корма где брать?