Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

После этого мы попытались снова работать по такому же способу. Сергей Петрович написал замечательную, прекрасную повесть «Поддубенские частушки». Но сколько я ни бился с этой повестью, невзирая даже на то, что была сделана телевизионная передача по этой повести, я не смог превратить это в картину, потому что настолько сильна была в этой повести авторская интонация, настолько точна литература, что ее было почти невозможно тронуть для того, чтобы переложить на язык экрана. Все становилось грубее, все становилось как-то не столь лирично. Может быть, я просто не сумел, но в общем эту работу мне сделать не удалось.

«Дело было в Пенькове»

Мы делали картины с надеждой, что они все же смогут оказать какое-то влияние, пусть и минимальное, на окружающий мир. Для меня это было главным, во всяком случае. Та же «Дело было в Пенькове», например. Там нормальный любовный треугольник. Но время-то было какое? Люди возвращались из тюрем, лагерей, колоний. Я не мог сделать главного героя политзаключенным. Поэтому у него иной состав преступления – хулиганство, но умные зрители все понимали.

«Дело было в Пенькове» встретило массу самых фантастических замечаний, вершиной которых было утверждение, будто песня, которую потом пел весь народ – «Огней так много золотых на улицах Саратова», – аморальна: как же советская девушка может любить женатого? И тоже была названа клеветой на колхозный строй.

Когда фильм был на выходе, по команде сверху организовали компанию по его обсуждению и осуждению – доказать, что он вреден. Памятен разговор с заместителем министра Шитиковым, который кипятился, доказывая, что показанной мною деревни не существует: «Я лучше знаю. И из своего кабинета лучше вас вижу. Что вы там показали: петух не поет и курей не топчет. Все это чепуха». 2 часа бессмысленного разговора кончились весьма прозаически его фразой: «Товарищ Ростоцкий, ну что вы мне тут говорите? У меня есть власть, а у вас ее нет».

Чуть позже секретарь парткома министерства мне заявил: «Ну, кажется, мы выпустим “Пеньково”. Но только 10 копий».

На самом деле копий сделали невероятное количество. Благодаря тому, что в какой-то момент Михайлов дал слабину: он разрешил мне взять картину на строительство Братской ГЭС. Оттуда пришли восторженные отклики. Тогда разрешили взять ленту в Курск. Та же реакция. Иначе говоря, на экраны фильм начал пробиваться сам. Да и прокатчики надавили – поняли, что это гарантированное выполнение планов, там более что мы прибегли к маленькой хитрости: внешне лента была о любви, да еще при любовном треугольнике, а тогда таких картин просто не делали. И хоть в фильме немало наивных мест, он смотрится, а как бы между прочим показывает ужасное положение нашей деревни, что, впрочем, заметили все. Есть и подтекст: парень едет домой из заключения, в арестантском ватнике. И хоть он не был политическим, я его ввел, чтобы показать: это было время массовой реабилитации, и народ возвращался из лагерей домой…

Вячеслав Тихонов

Слава Тихонов сам об этом говорит, что, в общем, он начался с «Дела было в Пенькове». Мне всегда нравилось разрушать амплуа. Слава Тихонов к моменту прихода в «Дело было в Пенькове» был красавец дворянских кровей – Мичман Панин и др., все время он играл графов и т. д. Мне даже запрещали снимать Тихонова именно по этой линии, потому что нельзя его снимать в такой роли. Ну, я его отправил просто в вагончик трактористом на месяц, он там закурил, за что мне всю жизнь не благодарен, запил, и трактор научился водить, и стал вообще трактористом.

Когда я отбираю актера, для меня очень важны его человеческие качества. Если его человеческие качества меня не устраивают, я его не буду снимать, как бы он гениально ни играл; мне важен человек, из которого можно сделать то-то и то-то.

Я думаю, что постоянство – это хорошо. Ведь каждая картина – это семья. Конечно, в этой семье бывают разводы, бывают непостоянства, бывают измены, но в основном это семья. И мне всю жизнь удавалось сохранять семью в фильме.

Светлана Дружинина