Отдал машину в рекламацию, и начались все безобразия. Поперся на прием к полякам. А машины нет. Правда, я был не одинок в своих желаниях. Ехал из Союза с Ежи Блажевским. Хорошо попили и ничего не поели. Ходили 2 девушки очень симпатичных и меня спаивали. Зато провел блестящее совещание у Сытина и Суркова, а кроме того заронил искру насчет Испании. Картину, кажется, действительно посылают. А от поляков поехал не домой, а к чехам, к Франте Влчкову. Боже, что там было. Выпили только на мои деньги 2 бутылки коньяка. А еще на их. Ходил за коньяком в ресторан. А когда ушел, то был совершенно готов. Но инстинкт довел до дома. Нинка упала в обморок от смеха. Я спросил ее: «Где ты была?»
Зашел в комнату к Лиозновой. За столом Рыбников. На диване, поджав ноги, женщина в синих очках. «Познакомься, Стасик, новая артистка. Да ты ее знаешь. Доронина». Господи, я ее не узнал. Показалась маленькой и незаметной. Вспомнились Софья, Маша, «Варвары», и читает Цветаеву в брюках и свитере. Говорит тихо, тихо. На грани слышимости. Ясно кокетничает незаметностью и обычностью. Приполз и Бритиков. Попросил снять очки. Сняла. Оказалось, что глаз-то нет. Но есть какой-то поразительно розовый рот и изумительные зубы, а также какая-то заразительность в предвосхищении темперамента.
А потом стал опаздывать всюду…
Поразительно. Вышел из дома, забыл книгу, чтобы отдать Марине. Вернулся. Нинка говорит: «Ну зачем, – даже рассердилась, – ведь сегодня обсуждение сценария». И что же. Как только отъехал от гаража: тут же хватил гвоздь. Глупо, но факт. А дальше все было в порядке. Автомобиль оплатил и дочинил. Сценарий утвердили. Но, боже мой, что говорила (?). Ее надо пристрелить. Она зла на весь мир и злобу вымещает на всех. Но все кончилось благополучно. А потом пошли к Алиму Кешокову и повезло. Встретили его выходящим из лифта. Он шибко возмущался Андрониковым и хочет на съезде брякнуть что-нибудь о «Герое нашего времени». Поглядим. Ну, хоть душу излили. Так что все получалось. Даже забрезжила Испания. А вечером был «Платонов». Играли студенты МГУ.
Поехали в Тарусу. По дороге вспомнилось, как 16 лет тому назад ехали мы – Боля, Нина, папа – на «Победе» в Крым и на Кавказ. Ах, как здорово это было, хотя ругались мы беспрестанно. Помню ночь под горой у какой-то реки. Возле домика дорожного мастера. Черное небо со звездами, силуэт горы, ощущение вечности.
По дороге увидели колонну пленных, которых вели немцы. Поначалу я принял их за заключенных. Потом понял: идет съемка. Проезжаем по площадке, и вдруг голос в мегафон: «Ростоцкий, съемочная группа приветствует вас». Смешно. Это снимал Салтыков «Бабье царство». Ока сильно обмелела. Прямо ужасно.
Вечером пришли секретарь обкома и Кешоков. Очень возмущались тем, что написано про «Бэлу», и снова звали на Кавказ.
Сумасшедший день. Утро. Моссовет. 1, 5 часа ожидания. Секретарша с разговором о фруктовом саде. Потом Бахметков. Что-то сдвинулось с Черновым. Потом прием ирландца. Удивительно типичного ирландца, разговорчивого, красно-рыжего, с трубкой. Потом путевки. Потом партбюро. И длиннющий разговор о плане.
Жара. Все тело мокрое. Дышать нечем. 28 градусов тепла. В особенности трудно ноге. Она, бедная, не хочет мириться. И когда пришел домой, то показалось, что пришел в рай.
Андрей кончил школу. Весел. Сыплет английскими фразами.
Пришел толстогубый Славка[74]
. Долго шлепал ими. Подарил ему костюм и рубашки. Был счастлив. Как приятно делать людей счастливыми. Только лучше, когда для этого требуются усилия.После огромного количества дел прилетел к Зингеру. Он в песочном костюме, обшитом кантиком. Нужен костюм для Сани.
– Ну, что вы со мной делаете. У меня работы на 2 года. А самое главное, я ничего не зарабатываю. Я стал модным портным. Все шьют у меня, но никто не платит. Все начальство шьет у меня. Но они все думают, что делают мне одолжение.
Объясняю, что, кроме того, я должен уехать 25-го.
– Ну, еще и это, приходите на примерку утром 25-го.
– Не могу.
– Ну, черт с вами. Позвоните мне в 12 часов завтра.
А потом опоздал, конечно, в гараж. И все сделал сам. Изрезал руки. Измучился, но все сделал. Еще могу, оказывается. После этого квас и цыпленок были таким наслаждением.
И снова дела, дела, дела. Только бы успеть их переделать. Ведь завтра утром мы все же уезжаем. Не верится. Хочется увидеть Валдай, до душевного скрежета.
А еще среди всех дел надо заехать к Троепольскому, который болеет с первого дня съезда писателей.
Заехал к нему. Посидели у него довольно долго. Он все такой же. Все так же медленно шутит. Сердце у него пошаливает. Рассказывал свою новую пьесу. Про человека, которому приснился сон, будто ему в голову вставили перфокарты и все время их путают, вставляют не то. Очень смешно утверждение, что если не будет установки, то и спорить не о чем.
А вечером узнали, что студия получила орден. Пошли к Григорию.
Собирался ночью.