Становясь Лейдой

Она отпускает Лейдину руку и трет глаза, пытаясь скрыть слезы. Чувство вины – за свое исступленное желание – накрывает ее с головой. Как быстро она поддалась его чарам. Как быстро она позабыла обо всем остальном. Жизнь, которую она выстраивала для себя все эти годы, вдруг перестала существовать. Ее дочь. Ее муж. Этот мир – все исчезло в одно мгновение. Она ругает себя за свою слабость, за свою непростительную беспомощность, но ее сердце, рвущееся от тоски, тонет в волне понимания. Я по-прежнему тебя люблю.

Лейда вдруг замирает на месте. Маева тянет ее за руку.

– Пойдем, малышка. Нам надо домой.

Лейда вырывает у нее руку.

– Я не хочу домой. И ты тоже не хочешь.

Маева смотрит на дочь, пораженная ее проницательностью.

– Ох, Лей-ли. Забудь все, что было сегодня. Ты всего лишь ребенок, и я не должна была… – Ее голос срывается. – Ты еще маленькая и многого не понимаешь.

– Но мне надо понять. И я умею хранить секреты, честное слово.

Маева не отвечает. Она размышляет о том, что будет, если Питер узнает об их сегодняшней вылазке к морю. Об этой встрече в воде, на глазах у дочери… Такого больше не повторится. Скрестив руки на груди, она решительно качает головой, чувство вины придает ей ожесточения.

– Тебе не надо ничего понимать.

Лейда падает на землю. Сучит ногами и бьет кулаками по воздуху, вонзает ногти в пыльную кожу дороги.

Можешь меня ненавидеть, дитя, если хочешь. Я сама себя ненавижу. Как сказать правду дочери, если тебе самой страшно признать эту правду? Я не могу здесь остаться… Она мысленно хмурится, злясь на себя. Борясь с почти неодолимым желанием расчесать до крови пятнышки сухой кожи у нее на руке. Бежать обратно к воде. Кричать ему, срывая голос.

Возьми меня с собой!

Она сжимает кулаки. Заставляет себя сосредоточиться на Лейде. Усталость берет свое, истерика идет на убыль. Проходит минута, потом другая. Постепенно сердитые хрипы стихают. Малышка уже не бьется, словно в падучей.

Маева ждет еще пару минут.

– Ты уже успокоилась?

Лейда сердито глядит исподлобья. Ее белые волосы все в пыли, лицо перепачкано слезами и грязью. Она перекатывается на спину и поднимает согнутые ноги вверх, будто готовясь пинаться.

– Не успокоилась. И не успокоюсь, пока ты мне все не расскажешь. Пока не расскажешь об этом звере в воде.

Маева медленно подходит к дочери, изумленная ее упрямством. В голосе дочери ей слышится обвинение. Она наклоняется и хватает Лейду за лодыжки.

– Сейчас я пойду домой. Я за тобой не вернусь, так и знай. Ты можешь либо пойти со мной, либо и дальше лежать на дороге, пока тебя не растопчет какой-нибудь конь. – Она ставит дочкины ноги на землю, потом выпрямляется и принимается стряхивать песок со своего мокрого платья, чтобы скрыть дрожь в руках. – А если будешь лить слезы, ты вся растечешься соленой лужей и впитаешься в землю.

– И хорошо, что впитаюсь. Тогда ты, может быть, будешь по мне скучать. – Хотя слова звучат гневно, по щеке Лейды течет слезинка.

Я уже по тебе скучаю, дитя… Маева очень старается, чтобы у нее не дрожал голос. Очень старается говорить тихо и мягко. Ее сердитая маска крошится в пыль.

– Сегодня я чуть тебя не потеряла… там, в море. Ты от меня ускользала, и я не знала, как тебя вернуть. У тебя редкий дар, Лей-ли. Я не ожидала, что он будет настолько сильным. Таким сильным, что он может стать настоящим проклятием, если ты не научишься его контролировать. А ты ничему не научишься, если будешь лежать на дороге.

Лейда садится, вся растрепанная, взбудораженная и грязная.

– Теперь вставай, и пойдем. Мне нужно многое тебе рассказать. Кажется, выбора у меня нет.

* * *

– Давным-давно, в незапамятные времена, все могло говорить: и живое, ненеживое. Все могло осуществиться и стать собой или чем-то еще. Тогда миры еще не были разделены, и то, что было, определялось тем, что есть.

– Но тогда получается, что время текло назад. А оно может течь только вперед. Все это знают, мама.

Маева еще крепче сжимает Лейдину руку.

– Теперь да, только вперед. Но раньше время было как лабиринт и могло идти куда угодно. В любую сторону.

Склонив голову набок, Лейда закрывает один глаз.

– Помнишь, я рассказывала о трех сестрах? Которые сидят в чертоге внутри Великого дерева? Эти сестры могли соткать время в любом узоре. Или наткать лоскутков, сшить из них одеяло и разрезать его на кусочки, причем все это одновременно.

Лейда замирает на месте.

– Но так не бывает. Тогда получилось бы, что будущее уже…

– …предрешено, да. Одна сестра пряла нити, другая сплетала из них истории, а третья разрезала узоры, пока от них не оставались лишь обрезки спутанных нитей. А потом все начиналось сначала.

– Зачем было столько напрасной работы? Зачем что-то делать, чтобы потом переделывать раз за разом?

Хороший вопрос. Маева смотрит на дочь, потрясенная ее проницательностью.