Становясь Милой

Неужели он считает меня какой-то избалованной фифой? Ну да, я выросла в гораздо лучших условиях, чем большинство детей, но мама прививала мне скромность. С раннего детства мне внушали, что мы счастливчики и необходимо ценить возможности, которые у нас есть. Плюс мама всегда была чертовски бережливой. В то время как папа с легкостью транжирит деньги на очередную машину, мама ходит с одной и той же сумочкой, которую папа подарил ей на день рождения шесть лет назад, пусть даже на ней уже затерлись швы. Мне всегда выдавали ограниченную сумму карманных денег – если уж потратилась сразу, то ничего не попишешь, жди начала следующего месяца. Правда, если мне прямо сильно приспичит что-то купить, то достаточно похлопать глазками, и папа не откажет. Но я никогда не пользуюсь этой лазейкой. В отношении финансов я больше похожа на маму.

Именно поэтому предположение Блейка так меня задевает – слишком предвзятое.

– Хорошо, – выдыхает он и выбирается из машины. Я следую за ним.

Солнце полностью спряталось за горизонтом, пока мы ехали, теперь улицы Нэшвилла накрыты сводом темно-синего неба с проблесками розовых лучей. Однако все еще душно и ужасно шумно: гудят машины, визжат тормоза, отовсюду разносятся голоса и какофония музыки. Носа касается запах жареного мяса, и рот моментально наполняется слюной.

Задираю голову и разглядываю многоэтажки, сменившие бескрайние поля и пустоту. Может, я и родилась в Фэрвью, тем не менее меня всегда больше привлекала жизнь в мегаполисе. Мне нравятся шум и гам, поток незнакомых лиц, нескончаемые возможности, куда ни глянь. У себя дома мы с друзьями часто выходим гулять без четкого плана, готовые ко всяким приключениям, которые припас для нас Лос-Анджелес. Именно поэтому город такой захватывающий – никогда не знаешь, куда он тебя заведет.

Уже года два я не была в Нэшвилле, и пусть в сравнении с Лос-Анджелесом он представляет из себя совершенно другой мир, в нем все же чувствуется нечто родное. В моем паспорте в графе «место рождения» значится Нэшвилл, так что по факту я тоже дитя Теннесси.

Машинально следую за Блейком, при этом глазею по сторонам. Мы заворачиваем на Бродвей и внезапно оказываемся в самом сердце города. Перед нами вырастает массивное здание Бриджстоун-арены, а вперед тянется длинная улица с бесчисленным множеством причудливых неоновых вывесок, подсвечивающих ночное небо. С патио гриль-баров и ресторанов разносится музыка различных жанров, по округе витают аппетитные ароматы. Тротуары забиты дружескими компаниями, их гомон и смех становятся саундтреком этого счастливого летнего вечера. В центре Нэшвилла своя уникальная атмосфера – маленький мирок, наполненный хорошим настроением, хорошей едой (полагаю) и хорошей музыкой (ну а как же иначе, ведь мы в музыкальной столице).

– Хм, – вдруг произносит Блейк.

Я выныриваю из созерцания округи и вопросительно гляжу на него.

– Чего?

Он смотрит на меня с мягкой улыбкой на губах, затем качает головой.

– Да так, ничего.

Мы продолжаем идти по Бродвею, пока я резко не останавливаюсь у сувенирного магазинчика рядом с фигурой Элвиса Пресли в натуральную величину. Картинка прямо как с открытки, поэтому достаю телефон, чтобы сфоткать. В голове уже всплывает забавный комментарий и хештег, но я вспоминаю, что мне закрыли доступ к соцсетям. А даже если бы и не закрыли, все равно я бы не смогла ничего выложить – нельзя высовываться, шуметь и бла-бла-бла. Какие веселые летние каникулы мне предстоят! Низкий поклон Рубену и… ну и папочке, надо полагать. В конце концов, он согласился с тем, что отправить меня сюда – лучший выход из ситуации. Лучший не для меня, а для его имиджа.

Неприятная мысль. Хотя я ни на мгновение не верю, будто папе карьера важнее меня, тяжесть в груди заставляет сомневаться…

Ого, откуда вдруг такие странные настроения?

– По-моему, малость несправедливо считать Элвиса Пресли иконой кантри. Он в основном посвятил жизнь рок-н-роллу, – замечает рядом со мной Блейк.

Мы по-прежнему стоим посреди тротуара, я держу перед собой телефон, на экране светится фотография с Элвисом. Тяжело сглотнув, убираю гаджет в сумочку. Хорошо, что Блейк не заметил моего кратковременного ступора. Я с радостью хватаюсь за возможность переключить внимание.

– Да ты прям всей душой болеешь за кантри, а?

На его щеках вспыхивает румянец, Блейк выставляет перед собой ладони, как бы защищаясь.

– Я коренной нэшвиллский парень, чего от меня ожидать? – Он усмехается и кивает вперед. – Почти пришли. Наше местечко за углом.

Повернувшись, я замечаю подсвеченную голубую вывеску «Хонки-тонк централ». Вдоль оранжевого кирпичного здания в три этажа тянутся балкончики, забитые людьми, вышедшими глотнуть свежего воздуха; изнутри мелькают вспышки света; доносящаяся до нас музыка звучит именно оттуда. У входа толпится народ – очевидно, заведение, расположенное в самом центре города, пользуется огромной популярностью.

– Это бар, – говорю я с недоумением и поворачиваюсь к Блейку, не в силах стереть разочарования с лица. Если меня не подводит память, мы оба несовершеннолетние.