Становление языковой инфраструктуры европейского университета

Среди латиноязычных мыслителей, тесно связанных с развитием европейского университета, выделяются труды богослова и блестящего ритора Пьера Абеляра (1079–1142), главный из них – «История моих бедствий» (1959) – повествует о гонениях, которым философ подвергся в период становления Парижского университета. Пьер Абеляр стал одним из основоположников умеренного номинализма в период университетских споров между номиналистами и реалистами. Это был спорщик, который «в замкнутых и неподвижных культурных структурах, ригористических традициональных схемах… попытался пробить брешь, чтобы дать развитие и новую жизнь исследованиям гуманистического толка» (Антисери, Реале, 2003, с. 508). Пьер Абеляр вывел новый принцип отношения к тексту – необходимость подвергать историко-лингвистическому анализу все его элементы. Еще одним важным вопросом, который поднимал Абеляр, было учение о сути универсалий, которые, с точки зрения ученого, – «не пустые вербальные формулы, но ценные логико-лингвистические категории, образующие мост между миром мысли и миром бытия» (там же, с. 509).

Помимо источников на латинском языке в процессе обучения в университете использовались греческие и арабские тексты (Аль-Хорезми, Аль-Фараби и др.), особенно при изучении медицины. «Имеется описание четырехгодичного курса по медицине в Болонском университете. Каждый день читались четыре лекции. Первый год был посвящен арабскому философу Авиценне и его учебнику по медицине Канон. Второй и третий год изучались Гален, Гиппократ и Аверроэс. Четвертый год был отдан в основном повторению» (Скирбекк, Гилье, 2003, с. 247). В целом же культура выпускника средневекового университета складывалась под влиянием латиноязычной традиции, усваиваемой в процессе овладения грамматикой, диалектикой, риторикой.

Важнейшей дидактической технологией в европейском университете было детальное и многостороннее комментирование текстов, что также осуществлялось на латинском языке и расширяло эрудицию интеллектуалов, которые в XIII столетии уже «не ограничиваются лишь узкими пределами изучаемых текстов, их теперь занимают, прежде всего, сущностные проблемы, скрытые за уже обстоятельно проанализированными фактами (determinatio). Теперь ученые перестают выступать в роли лишь безропотных комментаторов чужих идей и активно стремятся к личным творческим озарениям…Наиболее ярким отражением этой, произошедшей в интеллектуальной сфере, метаморфозы становятся традиционно открытые, яркие и зрелищные университетские диспуты (disputatio)» (Кунц, 2012, с. 13).

Безусловно, классическая латынь Античности, или так называемая «золотая латынь» – язык Горация, Цицерона и Вергилия, и средневековая латынь имели значительные отличия. В раннем Средневековье за счет распространения просторечных разговорных форм (народной, или вульгарной, латыни) произошло существенное ослабление грамматических норм латинского языка, преодолеть которое впоследствии, с XII века, пытались университетские интеллектуалы. «И все же успехи образования до эпохи гуманизма так и не могли привести к выработке строгого литературного латинского языка, который бы приближался к уровню языка римских писателей конца республики и империи» (Дрбоглав, 1993, с. 5).

Одна из важных особенностей средневековой латыни – теологизация языка. Долгое время латинский язык оставался единственным письменным языком, в Средние века на нем писались поэмы на библейские сюжеты, толкования богословских текстов, трактаты, письма, хроники, жития святых, образцы церковной гимнографии (песнопения), разного рода гомилетическая литература (проповеди, беседы, толкования Библии). Поздняя латынь испытала на себе сильное влияние языка Тертуллиана и Блаженного Августина, что проявилось также в большом количестве греческих заимствований, а также вкраплениях народной латыни периода поздней Античности.

Д.А. Дрбоглав отмечает, что литературный латинский язык в Средние века представлял собой, с одной стороны, объединяющее начало, имеющее интернациональный характер, а с другой стороны, уже не был единым целым: «различия проистекали как из местных особенностей, то есть определялись влиянием языков народов, основавших новые государства, так и из многообразия целей непосредственного применения языка, а вместе с тем и степени образованности писавших на нем людей» (Дрбоглав, 1993, с. 6).