– Я поражен той бросающейся в глаза двусмысленностью, которую вы все, похоже, просто игнорируете. Хотя, может быть, я не знаю о каких-то условностях или договоренностях, который все остальные воспринимают как должное.
– Давай, Глауен! – воскликнул Мило, – Нас не интересуют твои ощущения; ты нас держишь во взвешенном состоянии. Давай, выкладывай свои подозрения!
– Я старался преподнести больной вопрос с наибольшим тактом, – с достоинством ответил Глауен.
– Наплюй ты на такт, говори самую сущность! Тебе что нужно для этого позолоченное приглашение?
– Мы готовы услышать самое худшее, – сказал Эгон Тамм, – Я только попрошу не затрагивать честь моей жены, так как ее здесь нет и она не сможет защитить себя.
– Я могу сбегать за ней, – предложила Вейнесс, – если именно это останавливает Глауена.
– Не беспокойтесь, – ответил Глауен, – Мое замечание в основном касается леди Клайти. Я заметил, что она избрана в учреждение, которое напрямую организовано Обществом, учреждение, права и обязанности которого определены Законодательством. Но если леди Клайти считает Законодательство негодным, или унизительным, или просто ищет в нем неполноценности, то она автоматически должна вывести себя из рядов этого учреждения. Она не может сидеть сразу на двух стульях. Или же она защищает устав Общества в целом и в частностях, или она покидает стены учреждения. Может я что-то не так понял, но мне кажется она уже сделала свой выбор, и таким образом она такой же директор, как и я.
В комнате повисла тишина. Рот Джулиана раскрылся настолько, что был виден розовый язык. На лице Вейнесс появилась тень. Эгон Тамм задумчиво макал пастилку в стакан с бренди. Директор Боллиндер уставился на Глауена из под насупленных бровей.
– Если ты собираешься после этого сбежать, – хриплым шепотом сказала Сандж, – то пока берег свободен.
– Я зашел слишком далеко? – спросил Глауен, – Но мне казалось, что этот вопрос требует разъяснения. Если я был слишком груб, то прошу извинения.
– Ваше замечание было вполне вежливым, – сухо сказал директор Боллиндер, – И все же вы осмелились высказать в лицо леди Клайти то, на что никто из нас не удосужился даже отдаленно указать ей раньше. Вы завоевали мое уважение, молодой человек.
– Как ты и подозревал, – осторожно начал Джулиан, – здесь существуют некоторые сложности и условности, о которых ты, как сторонний человек, не мог догадываться. Парадокс, на который ты нам указал, это всего лишь поверхность; леди Клайти избрана директором по всем правилам, а значит может уверенно чувствовать себя на своем месте, не смотря на свою прогрессивную философию.
– Вы ставите под сомнения мои права на мою должность, – набрав воздуху, обратилась к Глауену леди Клайти, – Но я избрана на это место благодаря своему электорату, а не Законодательству. И что вы можете сказать на это?
– Позвольте мне ответить на этот вопрос, – сказал Эгон Тамм, – Кадвол является заповедником, которым управляет Хранитель. Заповедником, а не демократическим государством. Эта власть исходит из первоначальных положений Общества Натуралистов в отношении этого заповедника. Эта власть передается Хранителю, через директоров и может быть использована только в интересах Заповедника. Таков мой взгляд на обсуждаемую ситуацию. Короче говоря, условия Законодательства не могут быть изменены несколькими недовольными обитателями.
– Вы называете сотню тысяч йипи несколькими недовольными обитателями? – возмутилась леди Клайти.
– Я называю йипи весьма серьезной проблемой, которую в данный момент мы с вами решить никак не способны.
Глауен встал:
– Я думаю, что настало время откланяться. Было очень приятно со всеми вами познакомиться, – затем повернулся к Эгону Тамму, – Пожалуйста, передайте мое почтение леди Коре, – и, теперь уж Вейнесс, – Не беспокойся, я сам найду выход.
И все же Вейнесс проводила его до двери.
– Спасибо за приглашение, – сказал Глауен на прощанье, – Мне было очень приятно познакомиться с твоими друзьями, и извини, если я причинил некое беспокойство.
Глауен поклонился, повернулся и пошел по тропинке. Он чувствовал как Вейнесс сверлила глазами его спину, но она его не окликнула, а он так и не обернулся.
Сирена спустилась за холмы, на небе заблестели звезды, на станцию Араминта упала ночь. Сидя у раскрытого окна, Глауен почти над головой мог видеть странные очертания звезд, под названием созвездие Пентаграммы, а далеко на юге извивался Великий Змий.
Теперь дневные события можно было рассмотреть в отдаленной ретроспективе; Глауен чувствовал себя опустошенным и подавленным. Все было кончено: теперь уже ничего нельзя было изменить. Как бы он был рад, если бы не пошел в этот день в Речной домик! Возможно, вообще никогда бы не ходил туда.
Но теперь уже раздумывать было абсолютно бесполезно. Любое событие произошедшее в этот день было неизбежным с самого начала. Вейнесс знала все это тоже. Более или менее тактично она пыталась ему это сказать, но он упрямый и гордый, как все Клаттуки, не захотел это услышать.