Станция Новозыбков

«бычки»! В другой давай. -Цить ты!- поморщился солдат и указал на ноги старшины.- Куришь? -Да

нет. Это Анисиму на черный день,- кивнул парнишка на большого гармониста, что беспризорнику

аккомпанировал. На забинтованной с глазами голове его фуражка угнездилась с шиком. В

оставленной щели между бинтами торчал дымящийся окурок. В руках Анисима гармошка пела

нежностью, наверно потому, что женщинам играла, ремонтникам путей, вгонявшим в шпалы

костыли кувалдами. -Вишь, на гармошке шпарит. Артиллерист!- парнишка с уважением сказал.-

Уйму «тигров» укокошил. Там под шинелью у него все «Славы». От простого до золотого. А дед

Кондрат сказал, что наш Анисим выше всякого героя. Парнишка глянул на солдата, на его несколько

медалей, что висели над карманом гимнастерки: -Конечно, наш Анисим выше. Вон он какой.

Незрячий. Под бинтами одни только ямки. Он пушку в болоте держал на плечах, а друг стрелял по

фрицевским танкам. Друга в куски разорвало, а наш Анисим вот каким остался. Он тут при

госпитале. А домой не хочет ехать. Говорит, что жена у него раскрасавица и другого найдет себе

быстро. А его и пугалом на поле не возьмет никто: надо кормить потому что. А нянечка одна жене

его всю правду написала. Теперь жена за ним приедет. Анисим ничего не знает, а мы все ждем.

Солдат, в дверную поперечину вцепившись, в раздумчивости хмурой парнишку слушал и смотрел на

инвалида, на руки с пальцами веселыми, плясавшими на клавишах гармони под известный мотив

«Трех танкистов». Только слова были друге в этой песне. Анисим выборочно пел. И бас его из-под

бинтов с табачным дымом вырывался. И трудно было разобрать: бинты ли так горят или он сам еще

дымится, так больно опаленный войной: Во зеленом садике Катюшу Целовал ефрейтор молодой!..

Подхваченная эхом голосов команда «По вагонам!» полетела.

-Пошел я, дядь,- поднялся паренек.- «По вагонам!» кричали.

-Постой, сынок,- захлопотал солдат.- Рядом с тобой картошка в ящике. Давай возьми. Мелкая,

правда…

-У вас же норма, дядь!- засуетился паренек, ища глазами ящик.- Так нельзя! А то навоюешь!

-Возьми, возьми, да живо!И видя, как заторопился паренек, хватая суетящимися пальцами картошку, солдат лопатой-пятерней

картофельную мелочь зачерпнул и запихнул ему в карман.

-На всю араву теперь хватит!- глаза парнишки засияли радостью.- Спасибо тебе, дядька!

И лягушонком сиганул с вагона.

-Вот Петровна зарадуется!- парнишка погладил карманы отвисшие.- «Кормилец ты наш и поилец,-

скажет. – Тебя, видно, Бог нам послал во спасение…» А когда ухожу на станцию, говорит на

дорожку: «Не трогай чужого и не бойся никого»,- проговорил он, подражая неизвестной солдату

бабке Петровне, сделав ударение на первое «о» а слове «никого».

Ему так не хотелось расставаться с солдатом! Ступив ногами на осколок доски своей, спросил:

-А ты батьку моего не встречал?

-А как фамилия?

Паренек назвал свою фамилию, но за длинным, прощальным гудком паровоза, солдат не расслышал,

а переспрашивать не стал. Сколько фамилий таких на фронте, а сколько отвоевалось и успокоилось

под холодным безымянным дерном.

-Может, где и встречал… Да ты не того! Живой он!- убежденно заверил солдат.- Живой – и никаких!

Так и стой на этом и другого не думай!- погрозил он пальцем.- Живой он – и все! Воюет!

Состав вздрогнул. Отдуваясь дымом и паром, то буксуя, то упираясь надсадно, паровоз тяжело

стронул и, медленно ход набирая, потащил эшелон на запад под призывный жест поднятой руки

выходного семафора.

-Храни тебя Бог, дядька! – крикнул солдату паренек от баб заученную фразу и поднял над головой

пятерню с чистыми кончиками пальцев.

-Да, да! Спасибо, сынок! Спасибо! Держись, сынок! – солдат потряс крепко сжатым кулаком.- Мы, в

рот им дышло!.. Отомстим за все! За все, сынок!

И под тяжкий перестук состава, Анисим рванул на гармони «Прощание славянки».

http://amlitvinov.ru