Станция «Звездная»

Через неделю вывесили график дежурств на февраль, и Ян в нем ни разу не стоял ответственным. Он удивился, пошел к начмеду, но тот принял его холодно и сказал, что Ян слишком молод и неопытен для такой работы. Раньше его ставили главным по просьбе Князева, известного авантюриста и безалаберного человека, но теперь, слава богу, опомнились. Ведь случись что, отвечать придется руководству, которое наделило полномочиями человека, явно не способного с ними справляться. Короче говоря, если Ян хочет дежурить, пусть берет, что дают, а нет – так и не надо. Капризы юного дарования тут никто терпеть не собирается.

Формально он был прав, для должности ответственного хирурга необходимо пять лет стажа, для Колдунова действительно делали исключение и всегда для подстраховки ставили с ним в бригаду опытного доктора, который предпочитал мирно лежать на диванчике в ожидании, когда потребуется его мастерство, а не гонять по клинике, высунув язык.

В принципе, не так это и унизительно, перейти из ответственных в простые члены бригады, но, с другой стороны, Ян работал хорошо, не допускал ошибок и оплошностей, так за что же…

«Вот жук, – злился Ян на Бахтиярова, – мстит за дочку, что я не захотел жениться, а интересно, что было бы, если бы захотел? Тогда бы он Соне весь мозг выел, что выбрала неподходящего мужика? Короче, если человек хочет изводить ближнего своего, то всегда найдет для этого повод».

Не успел он смириться с понижением, как последовал новый удар – ему вернули тезисы, написанные для ежегодного кафедрального сборника. Ян только плечами пожал. Конечно, тезисы эти были не прорыв в науке, но вполне на уровне, добросовестная работа. Однако вернули без объяснений, зато Бахтияров при всяком удобном случае заводил речь о том, что их академия – флагман медицинской науки, ведущее учреждение с многовековой историей и традицией, в стенах которого трудились корифеи, и что, хоть сейчас и наблюдается повсеместное оскудение умов, есть уровень, ниже которого ни в коем случае нельзя опускаться и выдавать беспомощные студенческие работы за полноценные научные статьи. «Необходимо помнить, – вещал Сергей Васильевич, – что мы находимся на переднем крае науки, все советские ученые равняются на нас!»

В принципе Колдунов был с этим согласен. Глупая статья или пустая монография сами по себе не несут большого урона, кроме зря потраченного на них времени, но показывают коллегам, что так можно, что это стандарт. Пожалуйста, скомпилируй предыдущие публикации, добавь свою толком не проанализированную статистику, сделай туманный вывод, который можно трактовать как угодно, и готово, ты молодец, не просто докторишка, а ученый.

Так что Бахтияров провозглашал правильные принципы, только, претворяя их в жизнь, мог бы найти тезисы и потупее колдуновских, ибо в чем в чем, а в этом в сборнике недостатка не наблюдалось.

Конкретно этой работы было не жаль, но если так пойдет и дальше, то Яна могут просто не допустить к защите.

Чтобы выйти на ученый совет, необходимы публикации по теме диссертационной работы, которых у Яна пока нет, а если стараниями Бахтиярова и не появится, то все. Он даже кафедру не пройдет. Теоретически это не ставит крест на научной карьере, пожалуйста, публикуйся, набирай библиографию и приходи, когда будешь готов, но на практике кафедра не обязана брать на постоянную работу человека, не сумевшего за три года сделать работу и должным образом ее оформить.

Князев сказал, что очень сочувствует Яну, но сделать тут мало что возможно. Только строчить статьи и рассылать их методом коврового бомбометания, в конце концов, Бахтияров всемогущ, но не вездесущ. Тяжело вздохнув, он добавил, что Сергей Васильевич со своими царскими замашками всегда был склонен к фаворитизму, вечно выбирал среди аспирантов любимчика и козла отпущения, и, честно говоря, у Яна были все шансы попасть в последнюю категорию и без подкатов к бахтияровской дочке.

Глава пятая

После сильных серебряных морозов потеплело, снег почти сошел, и наступило тягучее темное безвременье. Вроде бы солнце с каждым днем садилось все позже и позже, день удлинялся, но Ян этого не ощущал. Вязкие непроглядные вечера были как кофейная гуща, по которой надо гадать на будущее, но ведь ничего не разглядишь в этой тусклой тьме…

Ян подолгу засиживался в клинике, а по дороге от метро домой делал крюк, чтобы пройти мимо библиотеки. Теперь он не останавливался, просто проходил мимо, всматриваясь в окно читального зала. Иногда видел знакомую макушку и носочки, иногда нет, но не так уж это было и важно.

Он не заходил, сам не понимая почему. Боялся, что наваждение исчезнет, или просто ему нравилась пустота, в которой он завис.

Вокруг кипела жизнь, Вася сдал сессию, они с Диной подали заявление в ЗАГС, Соня уехала на курсы, пациенты заболевали, поправлялись и умирали, а Ян будто застрял в одном нескончаемом дне, повторявшемся снова и снова.

В клинике он чувствовал себя настоящим, живым, но, выходя на улицу, будто становился призраком, будто смотрел в жизнь, как в окно библиотеки, не имея мужества войти внутрь.