Ян из-за ее спины сделал Князеву большие глаза и покачал головой, мол, куда ты лезешь, остановись, психоаналитик доморощенный.
– А вы не думали, Наташа, что вам бы стало чуть легче, если бы врачи, виновные в смерти вашей мамы, понесли заслуженное наказание? – вдруг спросил Князев.
Ян чуть с табуретки не упал от такого неожиданного удара:
– Мне кажется, Наташа еще не готова…
– А мне кажется, – резко перебил Князев, – она должна сама решать.
– Но мама же умерла от травмы, – сказала Наташа тихо, – при чем тут врачи?
– Дорогая моя девочка, я, наверное, сделаю вам сейчас больно, но иногда без этого не обойтись. Вы должны знать, что у вашей мамы был шанс, да что там шанс… Полина Георгиевна почти наверняка осталась бы в живых, если бы ее вовремя посмотрел дежурный хирург.
Ян поднялся:
– Игорь Михайлович, нам, наверное, лучше уйти. Ведь Полины Георгиевны больше нет, и то, что вы говорите, не имеет значения.
– Наташа? – Князев заглянул ей в лицо со своим фирменным участливым выражением, с каким обычно сообщал родственникам о смерти пациента.
Она нахмурилась:
– Я не знаю…
– Ну вы хотя бы верите, что я вам не враг? – Князев мягко взял ее за руку. – Верите?
– Конечно.
– Я прекрасно понимаю, что вам тяжело слышать это. Тяжело знать, что близкий человек погиб от фатальной травмы или от неизлечимой болезни, но вдвойне, втройне тяжелее, когда понимаешь, что человек был в шаге от спасения, и шаг этот был не сделан со стороны врача. Я понимаю, что наношу вам новый удар, но делаю это только для вашей пользы.
– Зачем? – спросил Ян.
– Потому что правда всегда на пользу, а ложь – во вред. Ты подумал, каково будет твоей жене, если она узнает правду позже?
«Интересно, как она узнает, – подумал Ян, – кроме как от тебя-то и никак».
Он уже догадался, в чем интерес Князева, и хотел только одного – избавить Наташу от этих разговоров, пусть даже ценой аспирантуры.
Ян встал:
– Не нужно было этого делать, Игорь Михайлович.
– Ян, я взрослый, уже давно немолодой человек и, поверь, немножко лучше тебя знаю, что нужно, а что не нужно. Если Наташа не хочет меня слушать, это ее право, но ты, мой дорогой, не можешь указывать ни мне, ни ей.
– Наташа? – обернулся к девушке Ян.
– Раз уж начали, надо закончить разговор, – проговорила она.
– Вот это умница, – оживился Князев, – вот это правильный подход. И ты, Ян, садись на место. Любой человек имеет право на справедливое возмездие, это касается и живых, и мертвых. Вы, Наташа, я надеюсь, согласны с тем, что убийц надо изобличать и наказывать, а профессор Бахтияров, простите, вашу маму все равно что убил. Я бы не начал с вами этого разговора, если бы речь шла о банальной врачебной ошибке. Все мы люди, все мы человеки, и врач не сапер, ошибается не один раз в жизни. Такова, к сожалению, реальность. И я в своей практике ошибался, и Ян Александрович, и любой, кто принимает самостоятельные решения. Но профессор Бахтияров совершил ошибку другого рода – он к вашей маме даже не подошел. Полину Георгиевну доставили с улицы, и он решил, что она, простите, алкоголичка, недостойная его драгоценного внимания. Он отправил курсанта, то есть человека, не имеющего не только нужных знаний и опыта, но и врачебного диплома! – Князев махнул рукой и, противореча своему недавнему заявлению о курении на лестнице, закурил, как бы волнуясь. – Естественно, парень не сориентировался в обстановке, потому что когда человек без сознания, то поставить правильный диагноз непросто даже опытному доктору, что уж говорить о зеленом юнце, который кроме страниц учебников ничего в глаза не видел!
Наташа оттянула ворот свитера и сглотнула. Князев тут же бросил сигарету, вскочил и подал ей стакан воды.
– Ничего, ничего. Вот, попейте.
Сделав несколько маленьких глотков, Наташа со стуком поставила стакан на стол:
– Но, может быть, он просто не успел…
– Обязан был успеть согласно своим должностным инструкциям! – отрезал Князев. – Я понимаю, как вам горько сознавать, что ваша мама погибла только потому, что дежурный хирург возомнил себя богом, имеющим право решать, кому жить, а кому умереть, но таковы факты.
– Факты… И все же они ничего не меняют.
– Для вас, может быть, и нет. Но для памяти Полины Георгиевны, которой, заслуженной медсестре, не оказали помощь, потому что посчитали уличной пьянью, это кое-что меняет. Для других пациентов это тоже может что-то изменить, если из экстренной службы уберут врача, который смотрит только тех из обратившихся за помощью, кого он считает достойными людьми. Справедливость, она, знаете ли, всегда чуточку меняет мир к лучшему.
– Наверное, – Наташа пожала плечами, – но я слышала, что милосердие больше меняет.
Князев улыбнулся:
– А милосердия, Наташенька, без справедливости просто не бывает. Невозможно проявить милосердие, пока не понял, что справедливо, а что нет.
– Спасибо, Игорь Михайлович, наверное, мы действительно пойдем, – Наташа встала, поднялся и Ян.