Игорь Михайлович жил на Московском проспекте, в таком исполинском доме, что Яну каждый раз становилось тревожно, когда он проезжал мимо. Казалось, того и гляди зыбкая ленинградская земля устанет держать эту тяжесть на поверхности, и дом уйдет в болото вместе со всеми своими величественными колоннами и прочими украшениями, и, может быть, утянет за собой весь город…
Окна квартиры Князева выходили прямо на памятник Ленину. Владимир Ильич стоял с кепкой в руке и, вероятно, по замыслу скульптора звал в светлое будущее, но из князевской кухни вид у него был такой, будто он, как Иван Васильевич в фильме, говорил «на колени, смерд!».
Некстати вспомнилась история, может быть, фантазия, а может, и правда, как в одном городе случайно сделали Ленина с двумя кепками, одна на голове, другая в руке, и оплошность заметили только после открытия монумента. Скорее всего, выдумка, но подобная история вполне могла произойти, ибо человек есть человек и порой ошибается в самых очевидных вещах.
Князев встретил их один, точнее говоря, вдвоем с упитанным черным котом.
Кот презрительно взглянул на Яна с Наташей и, задрав хвост трубой, величественно потерся о ноги хозяина, после чего немедленно был почесан за ушком и взят на руки, откуда взирал на гостей презрительно и важно. «Просто Бахтияров какой-то среди котов», – подумал Ян.
– Мой Васенька, – сказал Князев любовно, – а вы, Наташенька, не держите? Зря, зря… Мой вам совет, обязательно заведите. Конечно, шерсть, лоточек, все такое, но это такие ничтожные проблемы по сравнению с радостью, которую вы получаете от общения с этими священными животными. Без преувеличения врачуют душу, да, Васенька? Да, мой хороший?
Продолжая сюсюкать, Князев провел их в кухню, большую и будто перекочевавшую из фильмов про западную жизнь, такое тут все было дорогое, добротное и со вкусом подобранное.
– Предлагаю посидеть запросто, по-дружески, – улыбнулся Князев, – как в песне «Аквариума», что мы несем свою вахту в прокуренной кухне… Договорились?
– Да, конечно, – кивнула Наташа.
– Впрочем, в крайности впадать не будем, – тут же добавил Князев, – курить лучше все-таки на лестнице.
Включив газ под упоительно красным чайником со свистком, Князев достал вазочку конфет, нарезал колбасы и сыра. Еда тоже была высшего качества. Ян спохватился, сбегал в прихожую и достал из куртки бутылку коньяка.
– О, приятная неожиданность! – Князев тут же скрутил крышку и достал три тяжелые пузатые рюмки. – Не совсем та посуда, что полагается по правилам хорошего тона для употребления сей благородной жидкости, ну да ладно. Надеюсь, вы простите мне эту вольность.
Ян улыбнулся. У них на Звездной было два вида посуды для приема алкоголя – стаканы и аптечные мензурки, прихваченные хозяйственным Васей с предыдущего места службы.
Князев налил по чуть-чуть и поднял свою рюмку:
– Ну давайте, Наташенька, за знакомство! Я очень рад, что мой любимый ученик решил наконец остепениться, и вдвойне счастлив, что его выбор пал на такую серьезную девушку, как вы!
– Ну что вы…
– А вы не смущайтесь, дорогая! Ваш жених – великолепный специалист, просто второй Пирогов, и я с нетерпением жду момента, когда ученик превзойдет учителя и станет мне товарищем. Нам предстоит дружить семьями, Наташа.
Кот, до этого сидевший у Князева на коленях, спрыгнул тяжело и мягко, вызвав в кухне небольшое землетрясение, потерся о Наташины ноги и проследовал на подоконник, где стал с достоинством жевать неизвестное Яну комнатное растение.
– Вот видите, вы и Васеньке сразу приглянулись, – возликовал Князев и освежил рюмки.
Ян прикинул, что делать, если старик накидается. Наташа только делает вид, что пьет, значит, по полбутылки на брата. Доза небольшая, но в принципе достаточная, чтобы Игорю Михайловичу снесло крышу. Остается только надеяться, что жена Князева вернется раньше, чем он начнет сходить с ума или помчится за добавкой. Эх, надо было конфеты нести…
Однако в рюмке Князева убывало так же медленно, как и в Наташиной. Ян удивился, но на всякий случай тоже сбавил темп.
– Я знаю, Наташа, вы недавно потеряли мать, – мягко заметил Игорь Михайлович, погладив ее по плечу, – вы извините меня за прямоту, что я касаюсь такой трудной и болезненной темы, но, увы, ни одна проблема в мире еще не решалась оттого, что ее замалчивали.
Наташа опустила глаза и взялась за краешек скатерти:
– Мамы больше нет, что тут решать, – тихо сказала она.
– Наташа, вы переносите горе, наверное, самое сильное горе, какое только дано испытать человеку, и нельзя делать вид, что с вами ничего не происходит. Знаете, все эти правила хорошего тона, что не нужно человеку лишний раз напоминать, что надо с ним общаться точно так же, как и с другими людьми, все это такая глупость и подлость! Можно подумать, он хоть на миг забывает… Нет, это придумано равнодушными людьми, которым лень искать правильные слова и вникать в чужие переживания.
– Спасибо, но я правда не хочу говорить об этом. Разговорами ничего не вернешь…
– Но они помогут смириться с потерей.
Наташа молча осушила свою рюмку.