Стар и млад

Лежать на земле было холодно, плохо, но Горюхин ничего не замечал: стужа, текущая снизу, была ему нипочем, знобило только от страха; от долгого настороженного глядения в темноту ему казалось, что березы толпятся, кружат, а елки то приседают, то поднимаются в медвежий рост.

Горюхии лежал, дожидался большого зверя и думал о сынишке, о пацане. Всегда он думал о нем на медвежьих охотах. Как сядут они на шкуру, пацан его спросит: «Папка, а в которое место стрелил?» Он отыщет в мохнатом ворсе круглую дырку и скажет: «В сердце». Он чуял кудрявые мягкие волосы сына, а кто мать сынишки, не знал. Только мечтал о сухом, теплом вечере, чтобы сидеть на шкуре вдвоем с пацаном и чуять в своей ладони его мягкие волосы...

О Тоне Большой он мечтал на рыбалке, в спокойное время, а на медвежьей охоте только о пацане. Чтобы сынишка его дожидался, а после бы мог похвастать везде, какой у него медвежатник папка.

...Медведь подошел за полночь. Свой приход он не скрывал — хрупал и хрястал. Потом затихал, обнюхивал место. Горюхин сжимался, горло его становилось твердым, узким для судорожных глотков. Он говорил про себя одно слово: «Сынишка, сынуля, сыночек...»

...Горюхин стоял теперь на колонках. Затылок немел, будто в темя вогнали иглу с морозильным лекарством. Очень хотелось нажать на курки.

Медведь не дошел до мяса, поворотил к Горюхину морду и рявкнул. Горюхин остался, как был, на коленях, только посунул вперед стволы. Медведь рявкнул в другую сторону и шастнул к духмяной приваде.

Он схватил требуху, зачавкал, и Горюхин увидел не зверя еще, а движение черного сгустка в ночи. Охотник встал на ноги, и медведь повернулся к нему всей массой зверячьего тела, вскинулся на дыбки... От выстрела он опал, но не умер — рычал, уходя.

Горюхин забрался на елку, просидел до рассвета. Спустился, пошел по крови, раздвигал кусты, подлесок, медленно шел, прощупывал дорожку от дерева к дереву. Дорожка могла для него стать последней.

Он шел так полдня — на запах медвежьей крови. Зверь уносил последки своей жизни в глушь, в бурелом. Охотник отыскал его под выворотнем на согре и выстрелил круглой пулей.

Вторая дыра на шкуре уже не кровила.

Горюхин встретил лесничего на Колдоре; дожидаясь его, он стоял под кустом лозняка и дудел в деревянную дудку безо всякой надежды услышать звериный ответ, просто так. Первым делом сообщил:

— Я медведя тут шлепнул. Ага!

— Ну, брось заливать, — усмехнулся лесничий.

— Гад буду, шлепнул. В Яйлю хоть кто подтвердит. Горюхин боялся, что лесничий не поверит ему.

Да и сам он, казалось, не очень верил в возможность такого поступка.

Лучший лоцман

Вода в Бии холодная как лед. Бия спешит вниз, в степь, где можно наконец отдохнуть от бешеной скачки по каменному ложу, от беспамятной круговерти, а главное — согреться, вдоволь, до самого донышка, напитаться обильной солнечной благодатью. Светлеют бийские воды от солнца, радостно отдают глубинам зябкую синь, густо настоявшуюся в бездонных колодцах Телецкого озера. Зато по всей реке, от берега к берегу, — серебро. Прыгнет хариус на быстрине за водяной мошкой — и не отличишь его от резких всплесков, что без устали пляшут над Бией. А отчего пляшут, известно только медлительной рыбе ускучу, что живет потайной, донной жизнью и знает всякий камень, ставший поперек несмирной воде.

По берегам Бии — сосны. Стоят сосенка к сосенке, реденькие, тонкоствольные и очень аккуратные, обсыпали все вокруг желтыми, повядшими хвоинками — получилась хорошая подстилка; мягкая, приятная для глаза, она скрыла под собой скудную боровую супесь вместе с серенькими лишаями да сиреневой грибной плесенью.

Притоптана лесная подстилка человеческой ногой, и весь лесок на берегу Бии называется районным парком. Приходят сюда жители села Турачака, поют песни, сидят на большом, плоском камне — Смиренной плите. Такое прозвище дали камню бийские сплавщики. В прозвище этом — усмешка, простодушное и веселое торжество над хитростью коварного в своем покое камня.

Смиренная плита, как жирный морж, плюхнулась в Бию, спасаясь от жары. Над водой только спина зверя — гладкая, черная; бугристые ноздри торчат чуть не на середине реки. Бия изо всех сил старается столкнуть Смиренную плиту с места, да никак с ней не сладить.

В воскресный день гулял по парку Иван Чендеков, молодой лоцман.

Иван только вернулся домой со своей командой. За двое суток сплавили они в Бийск три сплотки пихтовых бревен. Деньги получили хорошие. Иван пошел в бийский универмаг и купил черный костюм. Еще он купил галстук с голубыми и фиолетовыми полосками и черную кепку с пуговицей на макушке.

Вернулся Иван домой в Турачак, дождался воскресенья, надел с утра новую кепку, костюм, галстук и пошел в парк.

Солнце палило, и лоцман немножко вспотел. Лицо его, цвета поджаренного кедрового ореха, лоснилось, а глаза, чуть-чуть раскосые, черные и хитроватые, сияли.