Стар и млад

Конечно, труд крестьян села Бобоквати и других аджарских сел вознаграждается несколько более щедро, чем, скажем, крестьянский труд на Вологодчине или Новгородчине — с тамошними лесами, болотами, подзолистыми почвами, долгими зимами. И сами расходы, потребности жизни в Аджарии иные, чем в наших краях: здесь можно пускаться в зиму без валенок и без шубы. Жаркий, влажный климат, отзывчивая на труд земля, субтропическое буйство растительности — в колхозе ничто не пропало даром.

Пока я рассматривал экспонаты музея, Абдул Болквадзе скучал: в музее было сумеречно и пахло музеем. У подъезда музея хозяина ждал молодой, чуть объезженный конь, то есть целая упряжка коней, мощностью в семьдесят пять лошадиных сил.

Сели, поехали. Не успев разогнаться, водитель нажал па тормоз. Из музея приехали на молочную ферму. Тут фермой и пахло, только запах этот был гораздо сильнее, чем в музее музейный запах.

Коровам и телятам живется на ферме — в новом каменном стойле — в общем, недурно, однако с кормами беда: нет свободных земель под покосы и выпасы, всюду чай, мандарины. Бобокватские коровы, будучи воздержанными в пище, воздержанны и в отдаче молока, дай бог в год по две тысячи литров. Но убыточных этих коров, покрывая убытки доходами с чая, колхоз обязан держать, поскольку — курортная зона, Черноморское побережье, всесоюзная здравница. Отдыхающим не поправить здоровье без молока, сметаны и творогу. Молочка из-за Кавказского хребта не привезешь, даже на самолете — скиснет. Молоко — не вино.

Впрочем, когда-то считали, что и грузинские вина от перевозки скисают. В «Путешествии в Арзрум» А. С. Пушкина (совершенном и описанном, как известно, в 1829 году) есть на этот счет такие строки: «Вина их (грузин — Г. Г.) не терпят вывоза и скоро портятся, но на месте они прекрасны. Кахетинское и карабахское стоят некоторых бургонских. Вино держат в маранах, огромных кувшинах, зарытых в землю. Их открывают с торжественными обрядами. Недавно русский драгун, тайно открыв таковой кувшин, упал в него и утонул в кахетинском вине, как несчастный Кларенс в бочке малаги».

Доярка Нина спросила меня, как с кормами у нас в России. Я отвечал, что нынче было дождливое лето (речь идет о лете 1974 года), дожди пали на самое время покоса, и покос затянулся до снега. Нина искренне огорчилась за наших российских коров. Вообще она относилась к коровам как к существам с душою и разумом. Коровы живы не кормом единым, они любят еще погулять, порезвиться на травке; у них, как у людей, бывают смены фаз настроения: фаза бодрости духа сменяется фазой уныния и печали. В прямой зависимости от этих фаз находятся и удои.

— Что будет, что будет! — воскликнула Нина. — В газетах пишут о стойловом содержании, о животноводческих комплексах... Это значит, коровы лишатся радости: ни в поле им погулять, ни размяться. Они ведь так понимают природу, так любят... Тогда уж и не коровы будут, всю жизнь взаперти, а бог знает что...

Абдул Болквадзе и на ферме тоже скучал, нимало не разделяя сочувствия Нины коровам, которым грозит превратиться в бездушные шестеренки, в детали конвейера жизни будущего.

Наконец мы снова поехали, вверх по дороге, все круче, совсем уже круто, мотор завыл; автомобиль ткнулся носом в изгородь, увитую виноградной лозой. Абдул принялся сердито жать на клаксон,

Ворота отпер сын Абдула, похожий на него малый лет двадцати пяти, уже с брюшком, неторопливый, вальяжный в движениях, весь какой-то округлый и томный; к его одежде пристали травинки, сенинки; казалось, парень сладко спал в стогу сена, еще не совсем проснулся, потягивается со сна.

Но, как скоро я убедился, впечатление было ошибочным, сын Абдула работал. На дворе стоял грузовик с будыльями кукурузы, малый вовсе не спал, а разгружая будылья — заготовлял корма для собственной фермы.

Вскоре я увидел эту ферму. Абдул показал мне ее, как до того показывал колхозную ферму. Корова Абдула живет в хлеву, похожем на терем: с островерхой шиферной крышей. Хозяин сказал, как бы извиняясь за свою корову, за роскошества ее быта, несоразмерные с заслугами, что молока она дает немного, но молоко это и мацони — СВОИ.

Во дворе усадьбы, кроме грузовика, находилась уже известная нам старая «Волга» Абдула. Хватило места и для «Жигулей». Понимая мое недоумение при виде такого обширного машинного парка, Абдул сказал:

— «Жигули» — моего двоюродного брата, заместителя директора чайной фабрики. На нем лучше ездить... А это мой внук, Тенгиза сын Руслан.

Руслану было на вид года три, но в нем уже проглядывался характер будущего мужчины — энергический, властный, Он подступил к делу со своими непременными условиями и требованиями (Руслан говорил по-грузински). Дед вынужден был их исполнять с каким-то даже подобострастием.