Старая дорога

«Главное бежать. Ловить ритм. Слишком часто ударяюсь о седло. Вверх. Вниз. Вверх… Набор перьев. Они остались. Зря взял. Надо было переложить в гартоллу. Хорошие перья… Тьфу, хватит. Катись они… к свиня́м собачьим!» – подумав так, глянул на скачущего рядом Громбакха и усмехнулся.

Помогло. Лишние мысли исчезли. Только шум движения. Стук сердца. Дыхание.

Быстрее.

Лес пролетал смазанным полотном. Серым, бесцветным полотном. И плиты карнальского камня под копытами тоже стали серыми. «Что-то явно происходит».

– Нет!

Смешанные крики. Ржание лошадей и хрип минутанов. Столкнулся локтями с Теором. Что-то лязгнуло. До головы натянул поводья.

Остановились.

Впереди – человек. Знакомая фигура. Все, как и в первый раз. И во второй. И что-то поблескивало слева.

Медленно, молча выдвинулись вперед.

С каждым шагом все более очевидно. Все более неотвратимо. И четыре газырны с металлическим заострением. И чучело. И стрела в его подбрюшине. Серое оперение. И наэтка на краю дороги, в десяти шагах за газырнами.

Остановились. Осмотрели то, что уже не требовало осмотра.

– Стрела, – прошептала Эрза. Не стала к ней притрагиваться. – Хотела забрать, но… – Будто оправдывалась. Будто во всем была виновата именно ее стрела – тонкая, с иглообразным зазубренным лезвием.

Лес теперь по обе стороны был пепельно-серым.

– Платье, – попросил Тенуин.

Эрза не захотела спускаться на плиты. Развернувшись в седле, дотянулась до сбившегося при скачке мешка. Достала сверток.

– Расстели на дороге.

Секундное промедление. Пришлось спешиться.

Расстелила. Мягкий фиолетовый оттенок. Ажурный ворот с полосками желтого и белого. Короткие рукава, украшенные тонкими вставками перламутра. Витой пояс. Широкая желтая лента по кромке юбки.

Тенуин даже не взглянул на платье. Смотрел на деревья.

Молчание затягивалось.

– И чего мы тут? – тихо спросил я Громбакха.

– Вон, – нехотя ответил он. Указал на макушки.

Приглядевшись, я увидел, что верхушки лиственниц окрасились в фиолетовые оттенки. Точно такие, как у платья. Чуть позже появились и отливы желтого, белого. Будто хвою кто-то успел покрасить.

Чем дольше мы стояли, тем гуще проявлялся цвет. Теперь он охватил все ближайшие макушки и опускался вниз. Ветви одна за другой выделялись яркими тонами. Только стволы оставались пепельно-серыми.

– Что это? – удивленно спросил я.

– Совий дол, – проговорил Тенуин.

Громбакх громко, протяжно вздохнул.

– Совий дол, – кивнул Нордис. Едва ли не первые слова гирвиндионца за последние часы.

– И?.. – протянул я.

– Мы в Лаэрнорском лесу, – прошептала Миалинта. – Это уже не Пчелиный тракт. Это Лаэрнский тупик. Дорога в Лаэрнор.

– Но ведь… мы проехали отворот! Нордис повязал свои вязочки, побрызгал лесу, покормил его…

– И все же мы здесь, – рассеянно ответил Гром.

– Но как?!

– А вот так…

Все потонуло в молчании.

Отряд в немом оцепенении смотрел, как лиственницы по обе стороны дороги медленно, но неотвратимо окрашивались в цвета лежавшего на дороге платья. Целиком. От макушки до нижних ветвей.

Глава 6 Бихчахт

И сказано им, что все составное распадется. И тело человеческое, и все созданное им обратится в пыль и рассеется по миру, но лишь зерно Акмеона, вложенное в человека, пребудет неизменным.

И сказано им, что из черноита зерно Акмеона изъято до смерти, а тело его и дух пребывают в разложении. Каждый их вдох – предвестник Черной смерти.

И сказано им, что в черноте открывается холодная бездна, а вместо зерна у них – метка пустоты, утягивающая всякого, кто в нее заглянет.

И нет спасения ни тем, кто прячется, ни тем, кто бежит. Та к заканчивается то, что было начато. И протянуты струны, по которым суждено пройти, но от того не меньше воли потребуется, чтобы совершить каждый новый шаг.

Листовка на одной из навесных улиц Предместья.

Вместо подписи – знак рассеченной клинком Большой луны

Делина костровидная. Иначе – краснушка. Охотники ее не любят. По возможности вытаптывают. Сбивают сочный бутон, хватают тонкий, покрытый крохотными иголочками стебель и выдергивают корень. Неудивительно. Краснушка погубила немало людей. Кто-то называет ее цвет символичным, говорит, что магульдинцы ничем не лучше этого мерзкого растения. «Вырезают мирных селян. Грабят торговые караваны. И отсиживают зады в запаршивевшей крепости, куда даже блохи брезгуют заглянуть».