Старая дорога

На том и расстались. Яков терялся в догадках: Ляпаев представлялся ему угрюмым нелюдимом, а тут… Даже в гости всем домом пригласил.

Андрея тоже заинтересовали слова Ляпаева. Что ж, к нему он пойдет, коли дело требует. Интересно, что предложит? Пренебрегать приглашением было бы по меньшей мере ошибкой. И потом — Глафира. Чем-то она ему показалась. А чем — не понял.

…Когда Крепкожилины проезжали мимо мужиков, толпящихся на льду, Андрей приметил Илью Лихачева и, поравнявшись с ним, ловко соскочил с саней, а Яков с женой свернул в улицу, к дому — не терпелось ему рассказать отцу о встрече на Ватажке и о приглашении Ляпаева.

— Как Тимофей? — спросил Андрей Илью, едва тот пожал протянутую руку.

— Кажись, полегчало. Только слаб пока, отлеживается больше.

— Хорошо, пусть отлеживается. Вечерком загляну. — Андрей хотел было уже идти домой, но что-то в Илье ему не понравилось: отводит глаза от него, на товарищей косится, будто бы стесняется при сельчанах с ним разговаривать. Да и мужики смолкли, едва он, спрыгнув с саней, подошел к ним.

Андрей попрощался с ловцами, отошел поодаль и, обернувшись, позвал:

— Илья, можно тебя…

Лихачев неохотно отделился от притихшей толпы.

— Пойдем, — предложил Андрей. Когда они вошли в улицу, спросил: — Что молчишь?

— А что говорить-то?

— Илья, мы с малых лет росли вместе. Это, по-моему, дает мне право ждать от тебя откровенности…

— Так-то оно так…

— В чем дело, Илья? — Андрей остановился и порывисто схватил его за руку. — Ты что-то скрываешь.

— Сложно это, Андрей. Тебе он отец, а мужики недовольны, возмущаются мужики.

— Значит… отец. Но ты же знаешь о моих отношениях с ним, они не изменились и… даже ухудшились. Я это чую. Но что же все-таки случилось?.

— Али не слыхал про пожар?

— Пожар? Где?

— Яшка да батя твой мазанку Максутову сожгли на Торбаевском, ноне уже на вашем, промысле…

— Да будет тебе! Заладил: промысел, промысел. Ты же знаешь, что я никакого отношения к нему не имею.

— А, хрен вас разберет. Одним словом, спалили они жилье, а охранщика Максута выгнали. И будто Дмитрий Самсоныч ногу ему покалечил. И бросили его. Очень просто замерз бы. Да ловцы маячненские проезжали и подобрали. Сейчас он в Маячном, Садрахман был, говорит, вывих исправил. Ниче, все обошлось. Но мужики ворчат.

— Спасибо, Илья. Для меня важно знать, что люди думают и о нас, и вообще… — Андрей пожал ему руку. — Впрочем, не прощаемся, вечером я загляну.

И пошел своей дорогой. Илья повернул было к Ватажке, но раздумал и тоже пошел домой.

Помнит Андрей себя шестилетним. Якову было тогда около десяти. Они играли во дворе с ягнятами: бегали за ними, ловили. Для маленького Андрея было самым приятным словить ягненка и, прижав к себе, гладить рукой его теплые, ласковые кудряшки. На этот раз Яков придумал что-то новое — привязал к шее ягненка пустые жестяные банки из-под монпансье. Когда выпущенный на волю ягненок подбежал к овцам, те кинулись от него врассыпную. И чем старательней бараненок догонял мать-ярочку, тем большая поднималась во дворе кутерьма: овцы плотным табунком метались из угла в угол, полугодовалый бычок, свечой задрав хвост, убегал от них, с перепуга замычала корова…

Андрейка не на шутку струсил, а Яшка, схватившись за живот, громко хохотал.

Кончилась вся эта Яшкина забава плохо. Наскочив на жердь, ярка сломала себе ногу, а отец жестоко отлупил старшего. Андрей видел из курятника, куда в страхе забился, как отец, схватив Яшку за волосы, пинал его под зад, потом нашарил рукой палку и бил его, пока тот не охрип.

Досталось и матери. Она голосила и бегала вокруг, пытаясь отнять сына. Но палка прошлась и по ней. Андрей дико закричал, бросился к отцу и впился зубами в руку, державшую Яшку за волосы.

Отец часто бил мать, больше всего ночами. Андрей с Яшкой просыпались от крика, испуганно жались на печи, чаще Яшка не выдерживал, бросался, чтоб защитить мать, а наутро у него то под глазом, то на скуле красовался синяк.

Отец мог за малый пустяк накричать на мать, оскорбить ее в присутствии детей. В те далекие годы Андрей никак не мог понять, почему отец ворчит и ругается, если мать подаст кусок нищенке. Мать жалеет попрошайку, а отец за жалость поносит ее.

Рос Андрей болезненным. Отец его щадил, больше за совместные проказы доставалось Якову. Но странное дело, Яков не озверел против отца, живет с ним в лад.

…В доме царила суматоха. Дмитрий Самсоныч, всегда немногословный и угрюмый, был сегодня неузнаваем. Благостное состояние, вызванное праздником, сменилось радостью от приглашения Ляпаева. Едва стемнело, он начал одеваться во все лучшее, что было у него: белую шелковую косоворотку, сюртук немецкого покроя с вырезом позади, купленный в магазине торгового дома братьев Тарасовых, что в Табачном ряду в Астрахани. После всего натянул новенькие, еще ненадеванные хромовые сапожки.

И тут обнаружилось, что Меланье не в чем идти в гости: не явишься же в застиранном домашнем платье. Меланья, сидя на скамейке, с тяжелыми морщинистыми руками под передником, виновато и немного растерянно выслушивала ворчанье мужа.

Выручила Алена.