Старая дорога

Побросав окурыши за борт, казахи зачерпнули кружками чай и, со злой усмешкой посматривая на Тимофея, начали отхлебывать огненную жидкость. Этот круто заваренный чай в котле и объемистых алюминиевых кружках и эта неспешность стерегущих загородку мужиков возмутила Тимофея. Он порывисто поднялся на закрой, выдернул всаженный в дно шест и с силой оттолкнул бударку от яра. Казахи поначалу не проявили никакого внимания к его вспышке, но когда Тимофеева лодка ткнулась носом в сетчатую перегородку и она затрещала под напором, спросили невозмутимо:

— Зачем балуешь? Плохо это, жаман.

Их спокойствие вконец распалило Тимофея.

— Зачем, зачем! — закричал он. — Пошто загородили! Не хотите сами — никто не неволит, а и людям поперек неча вставать.

Пока он исходил криком, мужики поставили на обруб кружки с недопитым чаем, подогнали свою лодку к Тимофеевой и стали теснить от загородки.

— Ходи, ходи отсюда…

— Кто вы такие, чтоб командовать, — взъярился Тимофей. — Уйдите от греха! — Он замахнулся шестом и в тот же миг ощутил резкий толчок в плечо. Не удержался на валкой лодке и грохнулся за борт в захолодавшую ночью верховую воду.

Словно ошпаренный, он выскочил из глубины, вцепился руками за бортовину и заругался:

— Нехристи косоглазые, чтоб вас… — С превеликим трудом перевалился через борт в бударку, а когда оглянулся, увидел: те двое, будто ничего не случилось, сидели в своей лодке и тянули из кружек чай.

…В тот же день Тимофей спустился по Ватажке на Крепкожилинский промысел. Промысел почти пустовал. В полутемном выходе над развалистыми деревянными корытами колдовал некрупный бородатый старикашка-икрянщик. Ему помогала Алена. Они кипятили воду, разводили тузлук, засаливали пробитую икру, отжимала ее в мешковинах.

Чуть в сторонке Яков набивал отжатой и просолившейся икрой трехпудовые дубовые бочки, выстланные холстиной. Когда бочонок наполнился, Яков вправил крышку в уторы и набил обручи.

— Бог в помощь, — поприветствовал Тимофей. Старик-бородач даже не повернул головы и нетерпеливо гуднул что-то Алене, когда та обернулась на голос.

— Благодарствуем, — охотно отозвался Яков. Он уже прослышал про ссору Тимофея с Ильей, а потому и зауважал мужика — не шалберник какой, серьезный человек. Потому, завидя его у приплотка, не пошел навстречу, не отвел в сторону. От такого не след прятаться. Спросил: — Каким ветром?

— Ветры, Яков Дмитрич, все больше встречные, не попутные. Приходится супротив них иттить.

— Слышал, не согнулся ты, не поддался.

Яков положил бочонок набок и откатил в сторонку. Отложив работу, закурил с Тимофеем. Они примостились на бочонках с икрой, похожие друг на друга: рослые, чернявые, с густыми куделями на голове.

— Рыбу берешь али как? — в упор спросил Тимофей.

— Какая рыба безо льда-то? Тушить нешто?

— Оно так.

— Не видишь — пуст промысел. Втроем колготимся, иной раз отец подсобляет.

— Никак, икру готовишь?

— Ее. Че же иначе? Оставили, сволочье, без льда.

— А краснуху куда?

— Краснуху не беру. Икру скупаю, а краснуху — нет. И дело не мое, куда ее девают. Можа, и засаливают.

— Ясно. Утресь привезу, возьмешь?

— Отчего не взять. Возьму. Только икру надо пробить через грохотку, пока она парная. Опосля не пробьешь. Грохотка хоть есть? Нет? Возьми в лабазе. Да и полубочье — тоже. В цинковой посуде долго не сохранишь. И вези тут же, как разделаешь рыб. Да и не выставляй напоказ.

— Постараюсь, — понимающе ответил Тимофеи.

— Постарайся. А место я те подскажу, где краснуху добычливо брать. Пойдем-ка до конторки.

Из-под стола Яков извлек початую бутылку водки, налил по неполному стакану, сунул Тимофею деревянную ложку.

— Испробуй, — он кивнул на стол, сбитый из теса, где на тарелке чернела свежеизготовленная икра.

Они выпили, пожевали хлеб с икрой, и Яков заговорил:

— Ты ндравишься мне. Не открытый — вот это и хорошо. Открытый и сплошь ясный — только дурак. А ты не такой. Оттого и сработаемся. Сетки у тя, я слышал, есть.

— Есть. И частые и редкие.

— Вот режаки и выбивай. А место такое. Золотую как минуешь, вправо через версту-полторы дыра. Неприметная этакая. Плюй, что неказистая. Дальше топай. С десяток верст поишачишь шестом — россыпи откроются. Ширина такая.

— Понимаю.

— Вот и хорошо. Увидишь Шапку.

— Шапку? — подивился Тимофей.

— Такое прозвище у нее. Кулига чеканная на ширине разрослась. Наши-то охламоны все плавными сетями промышляют. Туда не ходят. А ты пойди. Далековато, да надежно.

Что-то тревожное уловил Тимофей в голосе Якова, насторожился. Но Яков успокоил:

— Не скрою, место закрытое. Запрещено там работать. Да ты не боись. Охранщик тамошний — человек свой. Встретит коли, скажи, что от меня. И работай себе на здоровьице. Икру видел, которую старик делает в лабазе? Так вот она оттель. И доставил ее тот самый охранщик. Понял? То-то. Ну, держи еще по одной, да и топай. А что услышал, тут же забудь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1