Старая Франция

Вместо ответа мосье Энбер щелкает несколько раз языком об зубы; так поступает он в классе, когда нужно водворить тишину. Есть мысли, от которых надо систематически уклоняться, чтобы сохранить в неприкосновенности свое мужество.

Еще несколько минут брат и сестра продолжают сидеть рядом, окутанные мраком. По временам быстрое мерцание пробегает по горизонту.

— Зарница, — шепчет мадемуазель Энбер.

Учитель думает о своей работе, об учениках, о завтрашнем диктанте; так уж укоренился в нем вкус к исполнению своих обязанностей, к тому, чтобы каждый день сделать побольше, получше, чем накануне.

А девушка, та размышляет о своем одиночестве, о жизни этой деревни, об этом звероподобном человечестве, которое пресмыкается еще в низинах.

— Отчего же мир таков? Повинно ли в этом общество?.. — И снова донимает ее уже не раз приходивший в голову опасный вопрос: — Уж не повинен ли в этом человек?..

Но в сердце у нее такая потребность в вере и столько девственного пыла, что она не допускает себя до сомнений в человеческой природе. Нет, нет!.. Пусть наступит наконец господство нового общества, лучше устроенного, менее неразумного, менее несправедливого, — и увидят тогда, быть может, наконец, что способен дать человек!

Как только над их головами начинает бить девять часов, мосье Энбер при первом же ударе поднимается с места:

— Спокойной ночи, сестреночка!

Она, не отвечая, подставляет ему лоб. Ей вспоминается, как дурно ей спалось прошедшей ночью. И вдруг нелепый кошмар, совершенно позабытый, встает у нее в памяти: брат в одной сорочке, наклонясь над кроватью, молча душит жену бельевой веревкой…