Старая Москва. Старый Петербург

По словам графа В. Ф. Адлерберга[318], император Николай думал спасти половину императрицы и приказал для этого пересечь крышу и заложить кирпичом те двери, которые вели из покоев государыни в остальную часть дворца, и уже приказал графу с баталионом Семеновского полка подняться на чердак разрубить стропила и балки и вывести кирпичную стену, но когда последний вошел, в голове баталиона, на покрытую гололедицей крышу, то уже нашел под собою все в огне[319]. Государь, видя грозившую опасность людям, тотчас отменил свое приказание. Когда же граф А. Ф. Орлов счел обязанностью доложить государю, не нужно ли вынести бумаги из его кабинета, то император ответил: «У меня нет там никаких бумаг. Я оканчиваю свою работу изо дня в день, и все мои решения и повеления тогда же передаю министрам, из кабинета надо взять всего только три портфеля, в которых собраны дорогие моему сердцу воспоминания»[320]. Черты рыцарского характера императора Николая рисуются также в следующем эпизоде: в одной из зал император нашел целую толпу гвардейских егерей, силившихся оторвать вделанное в стену огромное зеркало, между тем как вокруг все пылало. При виде опасности, он несколько раз приказывал бросить эту работу, но усердие храбрецов брало верх над повиновением; тогда император бросил в зеркало свой бинокль, от которого оно разлетелось вдребезги. «Вы видите, ребята, – сказал он, – что ваша жизнь для меня дороже зеркала, и прошу сейчас же расходиться».

На пожаре спасены были в совершенной целости вся богатая утварь, великолепная ризница и все образа с их дорогими окладами, а также вынесены без потери все императорские регалии и бриллианты. Добычею пламени сделались только некоторые вещи, вделанные в стены, и мебель. После пожара в высочайшем указе, данном министру внутренних дел 25 января 1838 года, было сказано: «Пожар, истребивший часть Зимнего дворца нашего, был случаем к новым изъявлениям усердия наших верных подданных. По доходящим до нас отовсюду сведениям, люди всех состояний ревнуют каждый по мере средств своих содействовать добровольными приношениями восстановлению сего здания[321]. Сии приношения не будут нужны; мы не принимаем их; но чувства, к ним побуждающие, чувства верноподданнической привязанности к нам и престолу, всегда при всяком более или менее важном событии обнаруживающиеся с новою силою, глубоко трогают наше сердце» и т. д.

После пожара в городе рассказывали: раз государь ехал в санях по Дворцовой набережной. У Троицкого моста, видит он, стоят двое без шапок, в руках блюдо с хлебом-солью, покрытое салфеткой. Государь велит остановиться. «Мы, Белый Царь, посланные от гостиных дворов Москвы и Петербурга просить у тебя милости, дозволь нам выстроить тебе дом». – «Спасибо, – отвечал государь, – от души благодарю вас, Бог даст, я сам смогу это сделать, но передайте, что вы меня порадовали, я этого не забуду» (см. «Рус. арх.», 1878 г., с. 263).

К Пасхе 1839 года Зимний дворец был вновь отделан. Слово царя исполнилось. Император сказал: «Через год я буду встречать светлый праздник в стенах возобновленного дворца!»

Наибольшим пожаром после этого был в Петербурге 28 мая 1862 года пожар Апраксина и Щукина двора; за неделю еще до этого бедствия в Петербурге ежедневно стало происходить по несколько пожаров, так что пожарные команды должны были разбиваться на отряды и действовать в различных пунктах. Они не успевали возвращаться, утомленные, домой, как вновь сигнальные знаки призывали их к деятельности.

Ужасный пожар 28 мая начался около пяти часов пополудни, в самый Духов день. Огонь сперва показался из одной лавчонки, близ новой часовни, и в час, не более времени, вся местность, занятая лавками, была залита огнем. Всех лавок на Апраксином и Толкучем сгорело около 6000 номеров. Убытки от этого страшного пожара, неслыханного в летописях нашей столицы, высчитывают в десятки миллионов.

Вид Дворцовой площади во время наводнения 1824 года. Литография конца XIX в. по рисунку современника. Фрагмент

Глава VI