Старая Москва. Старый Петербург

Михайловский замок окружала каменная стена вышиною в сажень; к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них упиралась в железные ворота, украшенные императорскими вензелями; перед замком расстилался обширный плац, окаймленный с обеих сторон садами. На плацу был поставлен и освящен вместе с Михайловским замком памятник Петру Великому. Император изображен в римской тоге с лавровым венком на голове и с фельдмаршальским жезлом в правой руке. На монументе надпись: «Прадеду правнук 1800 г.». Мысль соорудить этот памятник принадлежит императрице Анне Иоанновне, предполагавшей поставить его на Васильевском острове, на площади Коллегий (где теперь университет); отлит он был в царствование Елисаветы Петровны графом Растрелли или, вернее, литейщиком Мартилли. В царствование Екатерины II он лежал на берегу Невы у Исаакиевского моста под навесом, и только по повелению Павла поставлен на настоящее место. На другой стороне плаца возвышаются два каменных двухэтажных павильона, предназначенные тогда для жилья дворцовых служителей; теперь здесь помещается фехтовальный класс и гальваническое заведение.

От павильонов шла широкая кленовая аллея, разделяя с одной стороны Михайловский манеж и с другой – здание бывшей берейторской школы. Оба эти здания принадлежат ко времени Павла; они тогда входили в черту решетки, отделявшей пространство, занятое садами и дворцом императорским и простиравшееся от Симеоновского моста по Караванной и Итальянской до Екатерининского канала. Плац перед главным фасадом замка назывался Коннетабльским; здесь происходили смотры и парады, страсть к которым у императора Павла доходила до крайних пределов, – даже балетные танцовщицы были не изъяты одно время от этого удовольствия. А. М. Каратыгина в своих воспоминаниях рассказывает: «Раз Берилова (известная танцовщица) с моею матушкой пошли посмотреть развод у дворца. Государь увидел, узнал их и, подъехав к ним, спросил: „Как они очутились тут?“ На ответ, что им очень нравится это зрелище, Павел Петрович только улыбнулся. Каково же было общее удивление и смущение, когда вслед за тем в театральную дирекцию прислан был высочайший приказ, чтобы все балетные актрисы присутствовали при каждом разводе войск у дворца!»

Император Павел ввел полную реформу военного быта и завел прусские военные порядки. Суворов говорил: «Русские всегда били пруссаков; так чего ж тут перенимать?» Когда Суворов получил палочки для меры солдатских кос и буклей, то сказал: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак». Слова эти повели к разрыву между императором и фельдмаршалом. Гораздо ранее, когда еще в Гатчине Павел стал вводить новые порядки, то Екатерина называла их «обрядами неудобоносимыми». По словам Болотова, Измайловский полк, которым командовал Константин Павлович, в одну ночь изучил новые приемы фронтовой службы и тем доставил такое удовольствие императору, что он заплакал от радости. Муфты и шубы были изгнаны из гвардии, мундир, прежде стоивший 120 рублей, при нем обходился в 22 рубля. Служба в гвардии при Екатерине была самая легкая, офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, случалось иногда и так, что жена надевала мундир мужа и несла за него службу. В шведскую войну полковница Меллин заменила мужа, надев мундир и став перед войсками. В Павловское время мундиры были широки и свободны, узкие и обтянутые явились в царствование Александра I, зато букли, косы и треуголки доводили солдат до слез. Если солдат готовился к параду, то еще с вечера должен причесать голову, намазать ее салом и обсыпать мукой. Для солдат вместо пудры отпускалась ржаная мука. Причесанный солдат ночь спал сидя, чтобы не измять буклей; бывали случаи, что и крысы отъедали косы у сонных. Также неудобны были для солдат огромные треугольные шляпы. Когда на ученье скомандуют беглым шагом, так шляпы и летят с голов. На ученье тогда наряжалась особая команда для подбирания шляп.

А. М. Тургенев в своих записках (см. «Рус. стар.», 1887) рассказывает, какие он должен был перетерпеть страдания по поводу этих военных реформ, когда его приготовляли к дежурству при дворе в один из первых дней нового царствования; вот что он говорит:

«В пять часов утра я был уже на ротном дворе: двое гатчинских костюмеров, знатоков в высшей степени искусства обделывать на голове волоса по утвержденной форме и пригонять амуницию по уставу, были уже готовы; они мгновенно завладели моею головою, чтобы оболванить ее по утвержденной форме, и началась потеха. Меня посадили на скамью посредине комнаты, обстригли спереди волосы под гребенку, потом один из костюмеров, немного чем менее сажени ростом, начал мне переднюю часть головы натирать мелко истолченным мелом; если Бог благословит мне и еще 73 года жить на сем свете, я этой проделки не забуду!