Старая роща

Вечером их завели в душную казарму без окон и вентиляции. Между призывниками бегал прапорщик, утрамбовывая нерасторопных по дощатым лежакам. Матвей задыхался от нехватки воздуха. Спасение пришло ночью. Призывников рассадили по автобусам. Грянула из окна штаба «Славянка» с заезженной пластинки.

Ладно, стройбат так стройбат.

На железнодорожном вокзале они колоннами бежали к старым, с ободранной краской вагонам специально сформированного эшелона.

От сопровождавших их сержантов они узнали, что отправляют их на Север, в республику Коми: «На Печору, на реку, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки».

Когда поезд тронулся, Матвей свесился с вагонной площадки и увидел, как с соседнего пути уходил в противоположную сторону на юг пассажирский поезд. К окнам его вагонов прильнули призывники с наголо бритыми головами. Они махали руками и улыбались. Возможно, среди них был и Игорь.

Это была насмешливая гримаса судьбы: развести их в противоположные стороны.

Глава пятая Леха Черный

Леха такой, что о нем надо отдельно рассказывать.

И многое будет непонятно в его жизни, если не знать ее начало.

Леха родился в самую страшную, июльскую грозу. Между небом и землей – на омете сена. Стояла горячая сенокосная пора, каждый день на вес золота. И мать Лехи тетя Клава (все звали ее Клавд'eей) работала на скирдовке в Романских лугах наравне со всеми, несмотря на то, что была беременной. Надо было зарабатывать пай.

И день-то с утра был ясный-преясный. Так, одна тучка ободранная зависла над Старой рощей, не шелохнулась, на нее и внимания никто не обращал. Духота, правда, установилась невероятная, солнце палило нещадно. Лошади места себе не находили от назойливых слепней, били себя хлестко по бокам жесткими хвостами до изнеможения, лезли в ивовые заросли на краю оврагов, таща за собой возы с сеном, не слушаясь отчаянных криков возчиков и порой сваливая возы вместе с ними в овраг. На небо, залитое ослепительным солнечным сиянием, все уже устали смотреть в ожидании туч. Спасение могло прийти только к вечеру.

Как-то незаметно из-за Старой рощи подкралась темно-сизая низкая туча… И вдруг грохот оглушительный потряс землю!

Клавдея в этот момент стояла с вилами на омете. Вершила его. От небесного грохота вздрогнула, выпустила вилы, опустилась в полузабытьи на сено, и у нее начались схватки.

На лошади сгоняли за фельдшерицей. Когда она прибыла, младенец уже родился. На вершине омета, между небом и землей. Кто-то предложил назвать малыша Алексеем – «божьим человеком». Но мать назвала его цыганским именем Роман. В ее молодости в Афанасьевку заходил цыганский табор. Тогда матери очень понравился молодой цыган Роман – веселый, кудрявый, черноволосый. Песни распевал – заслушаешься, голосище в соседней деревне был слышен. О дружбе с цыганом, конечно, и речи не могло быть, но Роман запал в душу Клаве.

Цыганское имя меньше всего подходило мальчику, потому что был он светловолосым, хлипким. Да и не прижилось оно к нему. Так и прозвали его Алексеем – по-деревенски Лехой, хотя во всех документах он писался как Роман.

Странности в дальнейшем поведении Лехи объясняли именно необычными обстоятельствами его рождения. Позже он говорил о себе:

– Гроза на меня сильно подействовала, она, видимо, была проявлением конфликта между Богом и сатаной. Поэтому во мне уживаются два противоположных человека. – Это было сказано в пору увлечения Лехи немецкой философией в старших классах.

Хотя чего грешить на небесные силы… Двойственность Лехи объяснялась, скорее всего, воспитанием. Или, вернее, его отсутствием.

В раннем детстве за ним присматривала бабушка. У нее было неблагозвучное прозвище Бабанниха. Оно произошло от ее фамилии Банникова, которая, впрочем, тоже не была настоящей. Банниковыми их семью прозвали потому, что дом их стоял на краю Горной улицы и окна его выходили на Низовку – просторный луг с заилившим прудом посередине, на берегу которого в старину стояли бани. Настоящую, «паспортную» фамилию Банниковых мало кто знал.

Внешности Лехиной бабушки имя Бабанниха (злые языки за глаза ее еще и Кабанихой называли) действительно очень соответствовало. Она была крупной, пышной, круглолицей женщиной с пухлыми розовыми щеками, картофелевидным носом и маленькими, казавшимися хитренькими глазками. Точь-в-точь как у Лехи. Эти глазки на нет сводили всю торжественную строгость лица Бабаннихи.

На самом деле бабушку звали Артемидой Евлампьевной. Если бы об этом сказали Лехе, у него челюсть бы отвалилась от удивления. Он называл ее, как и все в деревне, Бабаннихой, только с ударением на первом слоге, и звучало это вполне ласково.