Старая роща

Залюбовавшись видом Дальней поляны, Матвейка утратил на несколько минут бдительность. Вот осторожный Игорек обязательно успел бы заметить кравшуюся в траве огромную рыжую собаку. Приблизилась незаметно, по-кошачьи. Присела, замерла на мгновенье и резким прыжком бросилась сбоку на Матвейку. Он перелетел через ветку орешника, кувырком скатился в углубление и только там сообразил, что на него напала собака. Он закричал изо всех сил. Но второго прыжка не последовало. Над лежавшим беспомощно в низине Матвейкой раздался глухой раздраженный голос деда Тимофея:

– Леший, назад! Чума ты болотная! Я кому сказал…

У него и пса, оказывается, звали Лешим. Четвероногий Леший гавкнул еще пару раз для острастки, помахал двуногому хозяину дружелюбно лохматым хвостом и, покорно прижавшись к его сапогам, презрительно взирал издалека на барахтавшегося в траве Матвейку. Тот осторожно встал, пытаясь унять дрожь в ободранных кустами коленках.

– Ты чего на пчельник залез, мошенник? – Дед Тимофей сверлил Матвейку зеленым насмешливым взглядом.

Одет пасечник был в длинную холщовую рубаху навыпуск непонятного цвета, стиранную-перестиранную, но все равно насквозь пропитанную стойким запахом дыма трутовика. На ногах – тяжелые заскорузлые кирзовые сапоги, доставшиеся ему, по слухам, от деда, который пришел в них еще с Крымской войны.

Дед Тимофей погрозил пальцем псу:

– Ух ты, ирод окаянный, чуть не набедокурил! Старый лапоть, а все озорничать норовишь.

Дед Тимофей оглядел со всех сторон Матвейку:

– Вроде цел. На людей-то Леший редко кидается. Может, за зайца тебя принял, обознался? Немолодой ведь уже. Любит он у меня зайчатину, набаловал я его. А ты чего мошенничаешь? Не медок ли часом захотел своровать?

Матвейка успел немного успокоиться:

– Нет, дядь Тимофей, заблудился я.

Тот недоверчиво присмотрелся к Матвейке:

– Заблудился, баешь? Негоже. Чего это на ночь глядя по лесу шатаешься, как медведь кружалый? Матушка-то, поди, блажью орет, места не находит…

– Не-е, она знает, что меня бабушка за мятой послала на Дальнюю поляну. Афанасьин день завтра…

Эту отговорку Матвейка с Игорьком придумали на случай провала, – откуда нелюдимый Тимофей-Леший может про этот старинный праздник знать?

– Чего ты городишь… Афанасий третьеводни был, солнышко в небе играло, по примете – к хорошему урожаю. А на днях подойдет святой Прокл, промокнет поле от росы – нелады, сеногнойная роса-то на Прокла. А мяту, чай на Троицу приносят, под тябло, под стол стелют – злых духов вывести. Так Троица прошла давно. А ну, говори как на духу: пошто на пчельник залез?

Пришла пора сдаваться.

– Ах ты, на спор с другом? Вот назола! Ай-яй-яй…– закачал дед Тимофей осуждающе головой из стороны в сторону. – А если бы тебя Леший загрыз? Отчаянный. А чей ты теперь будешь? Миколы Никифорова сын? А… Мы же с его дядькой Васянькой в детстве были не разлей вода. Да, давненько это было, сто лет чай прошло, а кажется, вчера. – Суровое лицо деда Тимофея смягчилось. – Ладно, идем в избенку, угощу тебя свежим медком.

Леший вился вокруг Матвейки уже совсем дружелюбно, повиливая беззлобно лохматым рыжим хвостом. Вот бы Игорек видел!

В бревенчатой избенке, похожей на старую баню, было прохладно и пахло медом и воском. На топчане валялся бараний шубняк. В мутные стекла единственного окошка бились обессиленные шальные пчелы.

В деревянную плошку дед Тимофей отлил из кувшина тягучего золотистого меда.

– Протведай-ка малость. Липовый он, самый полезный. Мы ведь с Васянькой на первую германскую вместе уходили. Он-то пропал, сгинул где-то, ты, чай, знаешь, а я вот воротился. В ногу только ранетый. Угощайся, чего ж ты, а я чарочку медовонькой опрокину, раз такое дело. – Выпил дед смачно, рукавом вытер усы и бороду. – Дружны мы были с Васянькой-то. Без штанов по деревне в детстве шастали, по садам вместе лазили, озорники были те еще… И на пчельник залезали, да не попадались, как ты, ротозей! По девкам лытали. Он в этом деле шустрее оказался. Мы оба к бабке твоей, Катерине, ластились, красавицей она была видной, но выбрала Васяньку. Статный был мужик, степенный на вид. На кулаках из-за нее с ним дрались не раз, а то… Я, знамо дело, покрепче был, коренастый, хоть и невысокий. Бока ему вдоволь намял, да что толку-то? А как вышло… Война началась с германцем. В некрута нас и забрили. Уходили вместе, в один день. Девки «сормача» горланили на прощание, слезы вышибали у родни. Катерина, знамо дело, больше всех причитала, кручинилась, будто чуяла чего-то. Спотыкнулась на горе Великанихе. А это, почитай, все. Нехорошая примета.