Старая русская азбука

До назначения Путина премьером ещё три с половиной месяца. На часах ночь с 23 на 24 апреля 1999 года, все настолько удивлены неадекватностью таких реплик (потому что в обществе преемниками Ельцина хором называют Примакова или Лужкова), что сей постинг даже не комментируют.

Москва

АВТОМОБИЛЬНАЯ ПРОБКА

Первое в русской литературе описание автомобильной пробки в Москве было сделано Брюсовым уже в 1903 году – «Конь блед». Заранее.

МАСКВА

Хвалил я старшей дочке мелкий снег с неба. Как на моей родине – он покрывает немые белые поля, по краям которых дрожат кусты и перелески. А меж них – пробегают следы птиц, зайцев и лис. Впрочем, и в Москве на фоне серых домов – тоже ничего, трогательно. Вот только под ногами – грязь, которой у нас нет зимой.

«У нас» – это не в Москве.

«Вот и езжай туда жить», – сказал мне вежливый мой подросток.

«Не могу, – ответил я. – Здесь моя работа и мои дети».

«А я – москвичка», – ответила мне московская девица. Это пройдёт.

Это уже проходит, потому что она, как и я, как и её старший брат (тоже, к счастью, идейный не москвич), всем сердцем влюбились в Санкт-Петербург.

НА РАССТОЯНИИ ПРОТЯНУТОЙ РУКИ

В 1975 году мы с бабушкой поехали через Москву в Ровно. Она отказалась ехать на метро с Павелецкого на Киевский вокзал и с удивительной для меня уверенностью погрузилась со мной в такси, а прибыв – вызвала ещё большее моё удивление, когда уверенной рукой дала таксисту «на пиво», словно всю жизнь так и жила.

Теперь я понимаю, отчего было так. Моя бабушка Анна, крестьянка из раскулаченной семьи, в 19301932 гг. жила при муже-управдоме в Москве, пока их обоих не выгнали вон как беспаспортных. А метро в Москве появилось лишь в 1935-м. С тех пор бабушка в Москве не бывала. И, похоже, в Москве освоила тогда только извозчиков.

В Москве в марте 1953 года побывала лишь моя мать. Хоронила Сталина.

СОЦИАЛЬНОЕ ЛИЦО ПРЕЖНЕЙ МОСКВЫ ИЗНУТРИ

Я с 1984 года в Москве.

Самой омерзительной частью её населения были в 1980-е те, кто прошли поселение в ней «по лимиту» (т. е. через 15–20 лет ожидания постоянной прописки и на коротком дисциплинарном поводке) или родились в среде таковых.

КОГДА МОСКВА БЫЛА ТЁМНОЙ

В марте 1992 года поздним вечером шёл я с племянником вдоль кремлёвской стены, по набережной. Ни стены Кремля, ни башни не освещались – и в обычно светлом, серо-жёлтом московском ночном небе немо стояла тёмная глыба Кремля. И Родина была во тьме, но не остывала и не замирала, даже не задерживала дыхания.

МОСКВА

Сегодня у метро Третьяковская три яркие московские закавказские красавицы (о национальности умолчим) агитируют за кандидата в мэры Митрохина: «Вернём Москву москвичам!!», им помогает кричать негрик, рекламирующий местное интернет-кафе. Все весело смеются.

УЛИЦА

Гигантского роста агитатор у метро Павелецкая, где традиционное место встречи идущих с работы толп страховщиков и трудовых мигрантов с давно не работающими побирушками, цыганками и вонючими разноплеменными бомжами, раздаёт листовки и громко желает самые сильные пожелания. Вот, думаю, открытие для выборной кампании. Чей же? «Евреи за Христа».

КЛАССОВАЯ РОЗНЬ

Покупаем с дочками в магазине веник. Продавец-киргизка рекомендует. Я комментирую: «Дохловат что-то. Когда я был дворником, я вязал метёлки в разы гуще…» Наблюдающая за нами бабка-покупательница плюётся в сердцах и отходит в сторону: «Тьфу! Понаехали.»

Вот здесь и проходит меж нами классовая граница. Я понаехал в 1984 году. («Понаехал», отглагольное существительное, употребляемое от первого лица, на моей памяти ввёл в оборот новосибирский журналист Дмитрий Виноградов.)

ПОКАЗАНИЯ ПЕШЕХОДА

Пушкинская. Угол Тверской улицы и Тверского бульвара.

В том самом центре Москве, где чаще всего в последние 25 лет проходили непрерывные акции протеста против сменяющихся один за другим кровавых режимов, на Пушкинской площади, в подземном переходе под ней стоит молодая, дородная, холёная, нагульная тётка. Бликуя тёмными очками на голове и извиваясь отчасти избыточным пузом, тряся кольцами и непрерывно громко говоря по мобильному телефону, она надписью на картонке просит подаяния. Перед ней – коробка из-под обуви. На второй руке – ничтожно мелкая, трясущаяся от аристократизма, пучеглазая собачка неизвестной мне экстремальной породы. Надпись на картонке гласит: «Подайте на корм собаке». Мучительно ломаю голову, чтобы съязвить внутренним голосом: «На прокорм какой собаке?… Во сколько раз деликатес для таракана дешевле телефонного разговора?. Давно ли с митинга против режима?. Не лучше ли.» Всё получается плоско. Фантазия бессильна. Реальность продолжает телефонно кричать.

Замоскворечье. Сложное недоумение. У дверей в маленький двухэтажный дом, разделённый на секции продаж и услуг, и по имени, конечно же, «Пассаж», сидит на стуле престарелый охранник в вычурной форме в стиле «неподвластный шериф».