Старец Арсений Пещерник, сподвижник Иосифа Исихаста

Два медбрата нашего монастыря — отец Иаков и отец Каллиник — без устали по очереди несли свое послушание, хотя у них было благословение ухаживать и за другими престарелыми и святыми монахами. Но в данном случае Божия Матерь и святой Иоанн Предтеча оставили их на этом послушании, чтобы они обогатились последними благословениями двух современных нам великих людей Афонского монашеского государства. Безусловно, было бы несправедливо умолчать и о добровольной помощи других братьев, таких, как монахи Агапий, Нифонт, Серафим и прочие, старавшиеся облегчить ежедневные труды наших медбратьев.

Плоды многолетних трудов

В своем Послании к Галатам апостол Павел, подводя итоги всех духовных подвигов, говорит о духовном плоде следующим образом: Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание[121].

Старец Арсений в больнице монастыря Дионисиат

Эти прекрасные плоды были явлены в обоих старцах, с тою лишь разницей, что первый прошел большую часть своего духовного пути как руководитель, а второй — как руководимый.

Каждый из них благоугодил Богу в том звании, в котором был призван. Трудно изменить образ жизни и нрав, приобретенный в течение всех прошедших лет. Первый — все еще властный, а второй — утешающий или молчаливый.

Один из медбратьев монастыря часто говорил нам:

— Я сподобился ухаживать за многими святыми старцами. Но такого кроткого ягненка, как старец Арсений, я не видал.

Приснопамятный старец Гавриил говорил:

— Поверь мне, обязанности по управлению монастырем не оставляли мне времени следить за собой. Только теперь я почувствовал сладость непрестанной молитвы и безмолвия.

Эта сладость молитвы, посетившая его на одре болезни, была не чем иным, как присутствием и свидетельством Святаго Духа о том, насколько угодил Богу этот святой старец на посту игумена.

Но преимущество истинного послушника состоит в том, что эти плоды Святаго Духа он вкушает на всем протяжении своего духовного пути в соответствии с тем, насколько он предал всего себя, без остатка, послушанию. Тогда его душа, плененная божественным эросом, растворяется во множестве слез, происходящих не от страха, а скорее от желания смерти, «во еже изыти и с Желаемым выну вселитися».

Если мученики и те, кто сподобился мученической благодати, в неописанной радости спешили, чтобы им отсекли ноги, руки и все члены тела, даже голову, то пусть каждый помыслит о том, насколько божественная любовь[122] сильнее всех этих многоболезненных мучений.

До такой меры мученической благодати возвысился, предав себя многолетнему подвигу в послушании, этот благословенный старец — отец Арсений. Мы переживали и чувствовали это сами до последнего его вздоха.

Конечно, он не стал мучеником. Просто ему не было дано такой возможности. Но несомненно то, что он был мучеником по произволению, умерщвляя и порабощая тело другим видом мученичества: суровым житием, многолетними постами, всенощными стояниями, множеством коленопреклонений, лежанием на земле, хождением босиком и в рубище, перенося ругань, подобно юродивому, и претерпевая мучения совести: как бы не поддаться ни на йоту даже помыслу.

Итак, старец — безумный для мудрецов мира, но мудрый во Христе, потому что продал все, чтобы купить бесценный бисер — Христа. И вот уже вместе с Павлом он шепчет: Подвигом добрым я подвизался, течение совершил…[123]

Блаженная кончина

1 сентября 1983 года. Лето на исходе. Оно предвозвещает одновременно об исходе двух столетних небошественных подвижников. Один за другим они передают эстафету.

Уходя из монастыря в столицу Святой Горы, где мне пришлось тогда нести послушание, и приходя обратно в монастырь, я спешил в монастырскую больницу. Услышав из уст опытного медбрата отца Каллиника о том, что дни старцев сочтены, я не желал этому верить. Несмотря на то что смерть — это переход к жизни, она все же часто угнетает человеческое сознание. Прожил ты с человеком целую жизнь вместе, и если отходящий к вечности является твоим духовным руководителем и благодетелем, то, несомненно, его отсутствие становится очень ощутимым.

Что касается нас, духовных чад старца, то это чувство господствовало в нас. Что же до самого освященного старца, то в ясности ума предчувствуя кончину, он открыл и обнажил всего себя перед своими духовными потомками.

Многие братия не успевали задать ему вопрос: как только они приближались, он опережал их, входил в их помыслы, в их затруднения и тотчас давал соответствующий совет.

Некоего брата, помышлявшего уйти из монастыря, он призвал и, наедине открыв ему его же собственные помыслы, предложил и соответствующие лекарства, чтобы избавиться от брани.

Особенно же он открылся игумену — своему родному племяннику и крестнику[124], которого посвятил во многое, доселе тому неизвестное. Наконец, он дал ему последнее благословение и наставления.