Старец Ефрем Катунакский

Выздоровев, я собрался выписываться и хотел подобрать себе очки с согласия глазного врача. Но когда он осмотрел мои глаза, то его что-то там обеспокоило, поэтому он не разрешил мне уйти из больницы, а направил в глазную палату. Там я оставался 16 или 17 дней. Десять дней меня обследовали врачи и ничем мне не могли помочь. Мне давали таблетки, капельницу, делали уколы; меня ослепляли светом с помощью разных приборов, у меня брали кровь из пальца, меня обследовал невропатолог, водили на рентген, сняли электроэнцефалограмму. Все это для того, чтобы найти причину, которая вызвала повреждение в глазах. И ничего не нашли. Вынесли решение — ничего не находят плохого, ничего ненормального.

На одиннадцатый день врачи мне сказали: "Отец, сегодня ваши глаза пошли на поправку". И вот, через 25 дней я вернулся к себе домой в Катунаки с предписанием врачей снова приехать через два месяца в Салоники для повторного обследования. Но я не приехал. Отслужил молебен Божией Матери Скоропослушнице и больше ни о чем не беспокоился.

Когда я был в Салониках, меня навестили все мои братья и очень много разных людей. Среди приходящих женщин как-то оказалась одна, которая села очень близко к моей кровати и говорит мне: "Ефрем, ты меня узнаешь?" — "Нет", — отвечаю я. — "Неужели ты меня не узнаешь?!" Посмотрел на нее хорошенько и отрицательно покачал головой: "Нет". — "Я Елена, твоя сестра", — наклонилась и поцеловала меня. Рядом с ней сидел один господин, и в то время, когда я готов был спросить сестру мою Елену: "А рядом господин — это твой муж?" — он опередил меня: "Ефрем, а меня узнаешь?" Посмотрел я на него внимательно и ответил, что нет. "Я Эпоменонд — твой брат". Дитя мое, это были очень трогательные минуты — через сорок лет я не узнавал своих родных!"

Другой брат записал рассказ отца Ефрема о его возвращении в Катунаки после болезни: "Наконец я вернулся в свою каливу. Сижу, смотрю…

— Да-а, дом старый, надо бы побелить. Двери ветер пропускают, надо заменить. Кто все это сделает? Сейчас какой я работник!.. Ну ладно, приготовлю что-нибудь поесть. Сухари вот имеются.

— Ты что, сухари будешь есть?

— А почему бы и нет! Что я ел столько лет? Сварю какие-нибудь макароны.

— Но ты же болен, того и гляди — помрешь скоро. Тебе надо молоко, сыр, а ты макароны будешь есть?

— Но здесь ведь Катунаки, а не в миру.

— Но ты состарился. В миру сколько людей тебя обслуживало и ты скольким помог! Понял, какую нужду имеют в тебе люди?

— Так что — уйти в мир?

— Почему бы нет! Кто еще имеет такой опыт как ты?

— Что? Возьму приход? Что я понимаю в этом?

— Почему бы нет, безграмотный что ли?

— Да нет, знаю грамоту, но не могу я так… Чувствую внутри беспокойство, расстройство какое-то.

— Уеду, возьму приход, но… Ах ты проклятый, рога дьявольские, ты здесь столько времени и нападаешь на меня?!

Пришел в себя, дитя мое, и начал свою прежнюю жизнь. Да-а, но что тебе сказать о молитве? Шесть месяцев не мог обрести то молитвенное состояние, которое было до выхода в мир. Вот такой он мир! Поэтому говорят отцы: "В последние времена будем ублажать тех, кто не выходит в мир". Зачем он нам, дитя мое? Мы ведь призваны к другой жизни. Покой монах находит при строгой, сокровенной жизни. Для мира есть другие, которые призваны нести этот груз. Мы же будем говорить о молитве, послушании, покаянии. Почему, батюшка мой, мы называемся ангельским чином? Потому, что дело наше, как и Ангелов, беспрестанное служение и славословие Богу. Я о духовничестве ничего не знаю: мы ни жен, ни тещей не имеем и в миру не живем, чтобы знать эти проблемы и нести этот груз. Будь внимателен и не делайся участником в чужих грехах".

ГЛАВА 5 СО СВОИМ БРАТСТВОМ

Соискатели монашества

Был ноябрь 1971 года. Два студента, запыхавшись, спускались из скита Пророка Даниила. Миновали первый домик, поприветствовав согнувшегося над рукоделием монаха обычным "благослови, отче". И продолжили свой путь в пустыньку отца Ефрема. Первый из них, более бойкий и менее внимательный, после двух-трех безответных стуков во внешнюю дверь во дворе открыл ее и, сопровождаемый своим робким и вежливым спутником, прошел дальше. Миновали кухню и прошли к маленькому балкончику, снаружи от кухни. "Отец Ефрем!" — позвал он тактично. Глубокая тишина. Тень беспокойства коснулась его души. Где отец Ефрем может быть? Душа пришельца, исполненная трепета и восторга от того, что он слышал об изливающейся любви, об опытном послушании, о практике умной молитвы и других удивительных вещах, жаждала поскорее встретить самого подвижника. Его фантазия была наполнена схемами и идеями, которые он старался приспособить к заранее воображаемому им облику аскета — отца Ефрема.