Старец Паисий Святогорец: Свидетельства паломников

Выяснив для себя с помощью старца Паисия, что означает воля Божия и что — воля человеческая, я решил продолжить свое обучение, находясь под влиянием суетных знаний и мирской мудрости. Однако старец пророчески открыл мне, что воля Божия для меня — стать монахом. Он с великой деликатностью сказал мне: «Если я тебе велю сейчас остаться на Афоне и у тебя произойдет какое‑нибудь искушение, будешь говорить: мол, это ты виноват, Геронда, ты повлиял на меня». Раскаиваюсь, что у меня не было должного самоотречения, я не дал тогда Богом научаемому и деликатному старцу направлять меня полностью к воле Божией. Однако он распознал мою слабость воли и пожалел меня. Он спросил: «Ты успеваешь возвратиться на учебу в Салоники?» Когда я ответил утвердительно, он проявил снисхождение и отпустил меня, чтобы проявилось и мое собственное желание, моя свобода.

Уходя от старца Паисия, я зашел к его духовному чаду, который подвизался там, немного поодаль. Я поведал ему обо всем, что случилось, и он мне сказал: «То же самое он предложил и мне, прежде чем я пришел на Гору: “Окончи свое обучение с отличием и потом привози свой диплом (то есть символ мирской суеты), и мы закопаем его глубоко в землю”. Так я и сделал».

Заканчивая свое обучение, я снова приехал к старцу в Панагуду. Он своим провидческим взором снова увидел мою слабую волю к полному самоотречению и посчитал, что мне поможет армия. Он посоветовал мне отслужить свой срок в армии: ведь он тоже служил в армии, с энтузиазмом и героизмом вплоть до самопожертвования. В течение двух лет моей службы в армии я ежедневно видел такие чудеса, которые невозможно описать. Моя специальность в Географической службе армии, куда меня определили, была топограф. Во время службы там мне была дана великая милость Божия посещать выдающихся духовников: отца Епифания Теодоропулоса, отца Максима, теперешнего игумена монастыря Святого Дионисия на Олимпе, с которым меня познакомил старец, и других. В течение службы я часто менял место жительства. Каждый раз, получая отпуск, я приезжал на Святую Гору и советовался со старцем. Как‑то я спросил его: «Нужен ли мне тот же духовник, какой был в Салониках?» — «Нет, местная церковь обладает полнотой благодати. Ты можешь ходить в любую местную церковь, как живой член, и духовно окормляться».

Часто старца не было на месте, и многим паломникам, которые хотели с ним посоветоваться, этого не удавалось. Меня, однако, он как будто бы ждал. Все же один раз мне сказали, что он переехал в монастырь Кутлумуш. На следующий день я должен был уехать со Святой Горы. Незадолго до отъезда решил предпринять отчаянную попытку: вдруг все‑таки увижу его? Я побежал к его келлии (спешил, чтобы не опоздать на автобус), постучал в обе дверцы ограды, но — никакого ответа. Возвращался я расстроенный и вдруг увидел перед собой старца с котомкой за спиной. Я взял у него благословение и сказал: «Я ради вас приходил, Геронда». — «А я “увидел”, что ты меня искал, потому и пришел. Я возвращаюсь с Капсалы, ходил туда на ночную службу». Он ответил на мои вопросы, ободрил меня, и я уехал радостный. Его внезапное появление на дороге осталось для меня необъяснимым.

В течение всего моего срока службы в армии я не пропускал ни одного богослужения в храме. Все получалось так естественно, и я всегда получал увольнительную, чтобы иметь возможность бывать на богослужениях безо всяких помех. Здесь было совершенно очевидно действие руки Божией и молитвы старца.

Поскольку у старца было святое смирение, помимо других даров, которыми наделил его Господь (среди них — предвидение, прозорливость и чудотворение), его не покидала смиренная уверенность в том, что он самый грешный человек в мире. Он это переживал сам и показывал своим примером, своими словами. С детства, как он сам говорил, через жития святых и православное аскетическое воспитание он встал на богоподражательный путь смирения. Будучи плотником в миру и позднее — радистом в армии в течение пяти лет[8], он обладал духом самопожертвования.

Его самопожертвование исходило от подражания Христу, от крестной любви Христа. Он всегда получал последнее место и благодарил за это Бога и радовался. В армии, когда приходил какой‑нибудь солдат и просил подменить его на дежурстве, ⁸ Арсений с готовностью соглашался. Он вел себя так всегда, даже если злоупотребляли его добродушием, потому что не хотел никого расстраивать и стремился всех утешить.

В военную пору радист, время от времени он должен был ходить на вражескую территорию, передавать информацию о противнике. Радисты (их было двое) должны были ходить на задание по очереди. Однако, поскольку у его сослуживца была семья, дети, Арсений стал ходить один, добровольно рискуя своей жизнью. По своему смирению он считал, что жизнь других людей более ценна, чем его самого.

В монастырях, где он совершал свое служение, а также когда жил один, в тиши, его жизнь была постоянным служением любви. Сколько бы о нем ни говорить и ни писать, невозможно передать высоту его смиренной любви и сопереживания по отношению к страждущим.