Старик и ящер (СИ)

Негромкое пение речки погрузило ее в странное оцепенение, листья дерева колыхались под едва заметным ветром, отчего на веках плясали узорчатые тени. Казалось, что в этом мельтешении теней лишь одна остается неподвижной: длинная и высокая, напоминающая человеческую. С отстраненным любопытством, которое свойственно людям, находящимся на границе сна и яви, следила Эйза за необычной тенью. Та росла и ширилась, словно ее обладатель приближался к берегу, и Эйза мимолетно удивилась: как может он ходить по воде.

Вот тень стала черна и огромна, будто выросла прямо перед ней, и Эйза открыла глаза. Сон не привиделся: рядом действительно стояла старуха. Одетая в изорванный черный плащ и черную же тунику, она протягивала к Эйзе увенчанную дорогими кольцами руку, словно прося о милости. Золотые украшения и лохмотья так плохо сочетались друг с другом, что от неожиданности Эйза подскочила и вжалась в дерево.

– Не бойся меня, дитя, – произнесла старуха. Голос ее скрипел, будто плохо смазанное тележное колесо. – Позволь отдохнуть под твоим деревом: я проделала долгий путь, чтобы сюда добраться.

– Конечно, – разрешила Эйза, хотя вокруг было много деревьев.

Старуха уселась чуть поодаль и уставилась на реку неподвижным взглядом. Затем произнесла:

– Что ты делаешь здесь совсем одна?

– Иду домой.

– Далеко ли твой дом?

– О, на далеком западе. Я живу на острове, что стоит посреди океана недалеко от берегов Приморской Герны.

– Как же занесло тебя в эти края? – спросила старуха безразлично.

– Коварный ящер похитил меня из родного дома и унес на восток. Нынче он ранен и слаб, и я смогла сбежать.

– Что же поразило твоего ящера?

– Отец рассек ему брюхо копьем лунного железа. Я слышала, раны от лунного железа никогда не затягиваются.

– Я тоже это слышала, – медленно произнесла старуха. – Считай себя счастливицей, дитя, раны твоего ящера смертельны, не пройдет и половины луны, как он сгорит что полено в костре.

– С чего ему умереть, – вздрогнула Эйза. – Рана неглубока, и черная кровь не истекает из нее. Копье не задело ни печени, ни желудка.

Старуха пожала плечами, словно разговор прекратил ее занимать, и поднялась. Эйза молча наблюдала, как она уходит – зачем-то старой женщине понадобилось пешком пересекать пустыню? Не сразу бросилась в глаза странная легкость, с которой ступала старуха. Она шла медленно, словно боясь за свои ветхие кости, но ни травинки не приминала стопой, ни пылинки не поднимала в воздух. Верно, и по воде ходить могла как по суше.

– Стой! – крикнула Эйза. – Ответь, права ли я, если назову тебя старшей из смертей? Куда ты идешь? Зачем ты приходила ко мне?

Старуха обернулась.

– Верно, – медленно произнесла она. – Мои сестры – смерть от насилия и смерть самоубийц. Я же целую тех, кто гибнет от болезней и старости. Ящера, что лежит в этой пустыне, вскоре охватит лихорадка. Я поцелую его, и отторгну душу от тела, и провожу в чертог Небесного Отца, где владыка мира решит его судьбу.

– Какую судьбу! Он полежит несколько дней и встанет, не будь я дочь островного бога! Яд лесного царя не смог его убить, отчего убьет копье, пусть даже волшебное!

– Поди со мной, – сказала старуха. – Поди со мной и посмотри, что сталось с твоим ящером.

Эйза подчинилась безмолвно, будто силы разом оставили ее. Они миновали зеленое поле и вышли в пустыню. Солнце катилось к полудню, воздух дрожал от жара, но старуха, казалось, вовсе не ощущала обжигающих лучей в своем тяжелом черном одеянии. Эйза вновь пересекла границу миров живого и мертвого, но на сей раз не обратила на это внимания. Она двигалась за смертью в немом оцепенении, будто не в силах поверить, что происшествие, до сей поры казавшееся ей досадным недоразумением, может обернуться смертью. Видят небеса, она хотела сбежать от ящера и никогда не иметь с ним дел, но гибели его не желала и в страшном сне не могла представить более печального исхода.

Вскоре пришли. В дрожащем воздухе потускневшая от пыли чешуя казалась кучей сваленных друг на друга камней. Бурая кровь засыхала на горячем ветру, и, хотя они находились в сердце Лаора, одной из самых щедрых и плодородных областей материка, казалось, вокруг простираются бескрайние пустыни Суари и на много верст окрест не найдется ничего, кроме глины.

Ящер лежал неподвижно.

– Он еще дышит, – произнесла старуха. – Лихорадка еще не подобралась к нему, но близок ее приход, и стоит ящеру пустить меня к себе, как я поцелую его и прекращу страдания.

– Отчего же он не пускает? – пробормотала Эйза.

– У него еще достаточно сил, чтобы желать жить. Но в любом смертельном недуге рано или поздно наступает миг, когда жизнь становится агонией и умирающий жаждет облегчения. Ящер умрет, как только пожелает его.

– Но его можно выкупить! Отец говорил, что можно. Позволь мне выкупить его, я отдам все, что попросишь, все сокровища, что хранятся в моих кладовых, всех рабов, что прислуживают мне, только оставь его!

Смерть посмотрела на нее долгим взглядом, в котором читались одновременно задумчивость и безразличие.