Старики и бледный Блупер

В отравленных закоулках подвергнутого дефолиации тропического влажного леса нам встречаются монстры, уродцы и мутанты. Двухголовая ондатра величиной с собаку, птицы с лишними ногами на спинах, лягушки-быки, сросшиеся животами как сиамские близнецы. Лягушки-быки мечутся в поисках укрытия, так неуклюже и отчаянно дергаясь, что смотреть страшно, и в конце концов погружаются в просачивающуюся сквозь землю тину, в которой обитают тени — они живые, и человеку лучше бы никогда их не видеть.

Из-за полного запрета на свет и шум мы не имеем права пристрелить этих зверей-уродов из жалости.

Наступает ночь, но лагеря мы не разбиваем. Мы продолжаем поход. От бойца к бойцу дальше по тропе жестами передается приказ: «Une nuit blanche» — «Белая ночь». Будем идти всю ночь без остановок и сна.

Этот ночной переход превращается в реальное яйцеломное топанье. На каждом шагу нашего пути джунгли хватаются за нас, как будто они живые. Камни на нас нападают. Ступни мои онемели, и все ноги покрыты царапинами от камней. Из царапин сочится кровь. У всех она сочится. Но только мне приходится напрягать все силы, чтобы не отставать. Сразу видно, что вьетконговцы свои первые шаги делали в яйцеломных переходах.

Я втягиваюсь в процесс и делаю по шагу за раз. Один шаг за один раз. Почти что наяву слышу голос комендор-сержанта Герхайма, что был моим старшим инструктором в Пэррис-Айленде. «Рядовой Джокер, — говорит он, постукивая по моему «лысому» подшлемнику бамбуковым стеком, после того как я имел наглость потерять сознание во время трехмильного марш-броска с полной выкладкой и рюкзаком, набитым камнями, в стоградусную жару — Гниденыш Приказываю напрячься! Рекомендую кой-чего мне продемонстрировать, дорогой. Рекомендую высрать мне в подарок пару-тройку кондиционных запонок от Тиффани».

* * *

Мы топаем. Восходит солнце. Мы топаем дальше. Радист постоянно на меня оглядывается, чтобы убедиться, что я не отстаю. А командир Бе Дан, который постоянно ходит вдоль колонны туда-сюда, проверяет мое состояние каждый раз, когда проходит мимо, как врач, присматривающий за больным в палате для умирающих. Но не говорит ни слова.

Все это внимание меня оскорбляет. Что я, неженка? Салага какой-то? Мне хочется сказать: «Э, ребята — я ведь американский морпех. И топать я буду, пока нога не отвалится. Не парьтесь. Морпехи скакать умеют».

Каждый раз, когда на пути попадается что-нибудь пусть даже отдаленно похожее на пищу, радист его съедает. Бананы, кокосы, ягоды, зеленые растения с листьями, орхидеи, даже муравьи-медоносы — поглощается все. Вьетконговский радист осуществляет дефолиацию джунглей, поедая их.

Мы топаем.

Чтобы вступить в бой, нам надо уйти от Хоабини далеко-далеко, потому что у Дровосека есть договоренность с генералом Клыкастым Котом, начальником провинции — ни на кого не нападать в пределах района тактической ответственности генерала. За это генерал посылает доклады, что в нашем районе вьетконговских действий нет, и что Хоабинь — колония для прокаженных.

Мы должны соединиться с отрядом размером с батальон и напасть на вражескую крепость в двадцати милях южнее Кхесани.

Замечаем двух стариков, которые рубят банановое дерево. Они машут нам руками.

Когда мы проходим через просвет, образовавшийся после бомбардировки, по колонне передается приказ ускорить шаг. «ТьенТьен!»

Мы заходим в вонючее черное болото. Погружаемся по горло в воду, в которой кишат невидимые и безымянные ползучие гады и пиявки, похожие на здоровенных черных садовых слизней. Мы пробираемся сквозь тину, высоко подняв автоматы, напряженно нащупывая ногами в сандалиях подводный мостик, который незаметен с воздуха. Некоторые бойцы хихикают от щекотки, когда рыбы поклевывают болячки на ногах.

Потом мы продираемся сквозь сине-зеленые листья слоновьей травы, десять футов высотой и острые как сабли. Палуба — влажный, насыщенный водой слой гниющих листьев. Ползучие и вьющиеся растения хватаются за нас, как будто они живые.

Мы пробираемся сквозь черные джунгли безмолвно, как призраки. Мы не сражаемся с джунглями, как это делают иноземцы. Джунгли — живые, и никогда не умрут. Джунгли — это единственное, чего нельзя победить, и бойцы об этом знают.

Для американцев джунгли — реальный и вечный враг. Джунгли недисциплинированы. Джунгли не вызовешь в суд. Джунгли явно не намерены жить по программе.

Джунгли растут, едят, трахаются и помирают, и просто живут себе, все живут и живут, и становятся все больше, все злее. Джунгли вечно голодны, они всегда готовы познакомиться с новыми людьми и завести новых друзей. Джунгли жестоки, но справедливы.

И вот в эти места, которые старше динозавров, приходят хилые америкашки, грозя пальцами, как строгие библиотекарши, призывающие читателей к тишине. «Какие непослушные джунгли», — говорят белые иноземцы, а джунгли приглашают их к себе, завлекая большими желтыми цветами и забавными бурыми обезьянками.