Старики и бледный Блупер

Ха Нгок залезает в карман рубахи и вытаскивает пачку сигарет «Руби Куин». «Труок Ла?» — говорит он, протягивая мне пачку. Я мотаю головой, и он закуривает сигарету с горьким черным табаком.

«Лиенсо», — говорит он, показывая мне часы на руке. Русские. Я киваю. Ха Нгок вытаскивает деревянную пробку из обрезка побега бамбука, из которого он смастерил фляжку. Предлагает мне выпить зеленого чая. Лишь после того как я отказываюсь, он отпивает сам.

Потом Ха Нгок роется в своем заляпанном ранце и вытаскивает два плода манго. Один предлагает мне.

«Кам он, — говорю я. — Спасибо». От манго я не отказываюсь. Откусываю кусочек.

Ха Нгок улыбается. Он вытаскивает из ранца черную шариковую ручку и показывает ее мне с таким видом, словно это фамильная драгоценность. На ручке золотыми иероглифами написано что-то по-китайски. Я со всех сторон разглядываю ручку, как ценную древнюю вещь, и одобрительно киваю головой. «Хорошая вещь», — говорю я, но взгляд Ха Нгока ничего не выражает, он явно неудовлетворен моей реакцией. Поэтому я говорю: «Это самая красивая китайская шариковая ручка из тех, что мне доводилось видеть за всю мою жизнь». И тогда Ха Нгок улыбается до ушей — он богач, и ценность его богатств получила подтверждение в вышестоящей инстанции.

Мы едим острые плоды манго. «Во мне нет ненависти к американцам, — говорит Ха Нгок. — Я их убиваю, но только потому, что они сами убили так много моих друзей».

Я киваю. «Именно так».

Командир Бе Дан тоже закуривает. Вырвав листок из карманного ежедневника, он сворачивает самокрутку, как делал, бывало, мой дед.

Ха Нгок вытаскивает из ранца замызганную книжку в мягкой обложке. Заголовок на французском: «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей». Сзади на обложке — фотография Дейла Карнеги. Корешка у книжки давно нет, и выпавшие страницы удерживаются в ней черной резинкой.

Ха Нгок листает книжку, пока не доходит до страницы с загнутым уголком, и вдруг решает рассказать командиру Бе Дану вьетконговский анекдот. Я пытаюсь понять, но мой вьетнамский этого испытания не выдерживает. Там что-то о громадном числе товарищей ящериц, погибших при последних американских обстрелах, потому что вражеские пушки воюют с деревьями. Похоже на то, что этот самый товарищ Ящерица — великий герой революции, потому что американцам пришлось затратить столько дорогих бомб, чтобы его погубить. Поэтому даже при всем своем сверхестественном запасе больших снарядов американцы никогда не победят, потому что во Вьетнаме даже ящерицы дают отпор, и духом они сильны.

Ха Нгок смеется над своим собственным анекдотом, но командир Бе Дан не обращает на Ха Нгока внимания. Командир обследует свою правую ногу, прижигает пиявок самокруткой, чтобы они отпали, а потом разминает треугольные следы от укусов.

Ха Нгок, решив, наверное, что пропустил в книге какую-то важную главу, снова начинает читать свою книжку.

В полдень, когда горячее солнце вибрирует в небесах как медный гонг, мы седлаем коней. Ха Нгуок с трудом влезает в свою радиосбрую. Я протягиваю ему руку помощи, приподнимая тяжелую рацию и помогая подтягивать лямки.

Ниже по холму чиенси от души заливаются смехом, глядя на последние закидоны Боеболки. Боеболка сидит на земле с ранцем на спине, изо всех сил пытается встать, но ничего не выходит. Кто-то привязал лямки боеболкиного ранца к корню дерева.

* * *

— Тьен, — говорит командир Бе Дан, и мы снова отправляемся в путь.

Ха Нгок дразнится: «Слушай, Баочи, не веди себя как Слон». «Слон» — это армейский хряк в поле, их так прозвали из-за манеры, с какой американские колонны незаметно прокрадываются через джунгли. Я смеюсь.

Несколько часов спустя в пальмовых листьях возникает просвет, и мы выходим из джунглей на мощеную дорогу. Мы проходим цепочкой мимо старого французского километрового столба, зуба-корешка из белого цемента с выцветшими красными цифрами.

Милей дальше натыкаемся на россыпь воронок от бомб. Лишь несколько бомб попало в эту дорогу, одну из тех, что составляют огромную сеть мощеных дорог, повозочных троп и тропинок в джунглях, которые вьетконговцы называет Стратегической тропой, а американцы — тропой Хо Ши Мина. Воронки на дороге уже заделаны дорожными ремонтными бригадами, потому что вьетконговцы орудуют здесь вовсю.

Проходим мимо брошенной банановой плантации. Ветер, который поселился в главном доме, жалобно стонет так, что кажется, будто стонут лианы, постепенно облепившие все стены снизу доверху. Окна — черные дыры. На веранде, опоясывающей весь дом, в целости осталось лишь несколько дощечек. В одном из зияющих окон сидит обезьяний детеныш. Обезьяний детеныш глядит на нас с огромным интересом, чересчур большими для такой головки глазами, и лицо его — почти что человечье.

На подходе к большой деревне видим рабочую команду из сотен мужчин, женщин и детей, Рабочую бригаду Дан Конг.

Здоровенный серо-голубой русский военный грузовик «Молотова» [так в оригинале — АФ] заправляют бензином, который они хранят в старых винных бутылках.