Старое платье королевы

Она не ответила, повлекла меня все выше, выше, выше… Я отбивалась, как умела, но разве под силу сладить с Ней?..

Не помню, как я оказалась наверху, на площадке возле храма. Баронесса Эррен держала меня на коленях, а графина Эттари совала пoд нос клятые нюхательные соли — у нее они были такие, что мертвый бы восстал.

— Одо!..

Я резко села и увидела Данкира буквально в двух шагах от себя.

— Не надо кричать мне в ухо, ваше величество, — проворчал он. — Жив ваш ненаглядный канцлер.

— Син, он…

Мне наплевать было, что там подумают придворные, глядя, как я на коленях подползаю к Данкиру и Одо, пачкаясь в крови.

— Да говорю же, жив! Даже без Боммарда обойдемся, ничего жизненно важного не задето, — вовсе уж неприлично отпихнул меня маг. — А зачарованные пули все-таки по моей части.

— Те же, от Оллена?

— Да. Стрелка взяли. Наверно, он тоже из Безымянных, а откуда ему те пули перепали — от Эда или еще кого, потом выясним.

— Непременно выясните, — выговорила я.

— Его превосходительству несказанно повезло, — добавил Данкир. — Чуть влево или вправо, и пуля могла войти в легкое, в ребро, или того хуже, в позвоночник. А так навылет прошло. Подумаешь, дырка в организме — крови много, толку мало…

Я вспомнила вдруг тень Эвы на Лестнице. То, как она выжидала, а потом толкнула Οдо в спину. Может, если бы не это, он не отделался бы сквозным ранением? Или целились в меня, а она сделала Одо щитом? Ведь не возвращаться же, чтобы спросить…

— Да не рыдайте вы! Ну или хотя бы не на груди у его превосходительства рыдайте, ему же больно! — Данкир силой оторвал меня от Одо. — Подумайте, что люди скажут!

— Наплевать, — всхлипнула я. — После Восхождения никто ничего не посмеет сказать. И вообще…

— Расскажете, что там было? — жадно спросил он.

— Да. Непременно расскажу и прикажу внести это во все хроники, — опомнилась я. — Чтобы любой претендент знал, на что идет…

Он выразительно взглянул на мои босые ноги — правая перевязана грязным платком, — потом на залитое кровью платье, растрепанные волосы, зареванное лицо.

Ничего… Главное, Одо жив — я держала егo за руку и чувствовала пульс, слабый, но ровный. Он же Химмелиц, а Химмелиц — скалы, которые не сдаются просто так, сам сказал…

— Кажется, королевский крап снова войдет в моду, — задумчиво проговорила баронесса Эррен, разглядывая забрызганную кровью юбку.

— Ничего, будет, что снять с модников в пользу бедных, — усмехнулась графиня Эттари.

Я не успела ответить: Одо наконец открыл глаза — словно после страшного сна, он силился выговорить что-то, но не мог, и только хватался за мою руку…

— Ο, кажется, теперь его превосходительство не сможет заснуть без своей Эвы — его будут мучить кошмары, — не удержалась от шпильки графиня Эттари.

— Мы вышли, — шепнула я ему на ухо. — Вышли. Двуединая вывела. Данкир вас заштопал, так что вставайте… Нужно встать — у нас еще столько дел!..

— Я бы предпочел Боммарда, — едва слышно ответил он, приподнявшись на локте.

— Непременнo вызовем, но снaчала нужно показатьcя людям.

— Что, вот так? Вы cебя cо стoроны видeли? Пугало огоpодноe, а не королева…

— Какую заслужили, — мстительно ответила я и протянула ему руку. — Вставайте. Данкир сказал, что в ближайшее время вы не скончаетесь, так что нечего симулировать!

Канцлер встал на ноги сам. Нет, я думаю, Данкир помог, но… ненавязчиво, он это умеет, когда хочет.

— Идемте. Покажемся, — Одо вынул из-за обшлага ещё один платок и тщательно вытер мне лицо. — В самом деле, час поздний, люди ждут… Ну а теперь-то зачем плакать?

— Какое же вы невыносимое бревно, Мейнард… — процедила графиня Ларан и отвернулась.

— О, да вас можно поздравить, ваше величество? — тут же встряла графиня Эттари.

Я прижала руку к груди, но прятать перстень было поздно: все свитские уже наверняка его разглядели.

— Да, — я сглотнула. — Мы хотели объявить о помолвке сразу после Восхождения, но, кажется, ее придется отложить, пока Одо не… не… оправится после испытания. И я тоже.

— Как это скромно с вашей стороны… — Одо взял меня за руку. — Идем. Покажем людям королеву, которую они заслужили…

Ну да, именно такую: грязную, босоногую, растрепанную, с замурзанным лицом. Ту, что падая и спотыкаясь, тащила на себе верного человека по этой треклятой лестнице, когда его подстрелил какой-то мерзавец. Ту, которую под руки внесла наверх Двуединая, — так это выглядело со стороны.

— Я же не сделала ничего особенного… — прошептала я, когда нас оглушил рев толпы. Одо еще снял мундир, оставшись в одной окровавленной рубашке: это выглядело эффектно.

— Это вам так кажется. Но не огорчайтесь: ещё будет и сложнее, и страшнее, и… Хотя не представляю, что может быть страшнее помолвки с вами.

— Мы ее не подтвердили, можете разорвать.

— Не могу, — Одо смотрел в упор. — Я снял перстень добровольно. Я говорил вам, как это бывает. А вы… ну, попробуйте, верните его мне.

Конечно, я попыталась. Какое там: перстень, казалось бы, большой, мужской, сидел как влитой.