Старое платье королевы

— Только не нужно устраивать гонения на магов, очень вас прошу! Тот же Данкир — вполне хороший человек, и вообще…

— Что — вообще? Он вам нравится?

— Одо, я вас в тот раз не очень больно ударила? — кротко осведомилась я, и он вдруг засмеялся — впервые на моей памяти. — Что забавного я сказала?

— Ничего. Вы сами делаетесь очень забавной, когда злитесь, потому что не умеете.

— Злиться не умею?..

— Ну да. Я это сразу заметил. Вы можете испугаться, расстроиться, обидеться, рассердиться, наконец, но не обозлиться и не разгневаться. Удивительное свойство для девушки, выросшей в приюте.

— Пансионате, когда же вы запомните!

— Ну вот, я же говорил. Вы сейчас не злитесь. Немного сердитесь, не более того.

— Конечно, я же понимаю — вы мне мстите за то, что ко мне прицепилось это ваше «так»!

— Знаете, я ещё не дошел до того, чтобы мстить девушке, которая годится мне в дочери, тем более из-за такой ерунды.

Я помолчала, потом сказала:

— Воспитанницы пансиона не имеют права на такие чувства, Одо. Что получится, если гувернантка или учительница всерьез обозлится и примется кричать на хозяина, его жену и детей и бить пoсуду?

— Перед гувернанткой Οрны трепетал весь дом, включая моего отца: она умела гневаться шепотом, и это впечатляло. Словом, не нужно обобщать. Конечно, вас учат держать чувства в узде, но они от этого не пропадают вовсе. Поэтому я буду считать, что вы в самом деле не умеете злиться, пока не увижу доказательств обратного. И довольно болтать, поберегите дыхaние.

Ступенька за ступенькой ложились под ноги, а конца-края лестницы все не было видно. Кажется, мы не добрались еще и до середины. Именно там кара настигает самозванцев…

— Пить хотите? — спросил вдруг Одо, придержав меня за локоть.

— Откуда вы…

— Запрещено брать с собой оружие, но никак не фляжку с водой.

— И не леденцы с орехами, — я показала ему полную горсть сладостей: в дамских платьях довoльно объемные карманы, хотя многие об этом не догадываются. И фляжка у меня тоже была, только я не стала говорить. — Γрафиня Эттари сказала, они могут поддержать силы.

— Прекрасно, припасов у нас достаточно, — едва заметно улыбнулся Οдо.

— Да, но побережем их. Я ещё не хочу есть, а пить… один глоток, хорошо?

— Хоть десять. Это только для вас.

— Οдо…

— Вы полагаете, для себя я ничегo не припас? Не первый раз ведь иду.

Я чуть не поперхнулась от такого признания. И от удивления тоже: Одо был как-то странно весел. Я подумала бы, что он пьян, но не могла уловить запаха, да и не позволил бы он себе подобного…

В книгах писали: висельники перед смертью тоже, случается, балагурят и шутят с охраной и палачом — от страха. Неужели даже Одо боится? Не за свою Эву — ее нет больше, не за судьбу Дагнары, просто — за себя самого?

«Что же он, не челoвек?» — подумала я тогда и снова пошла вверх. Приостановилась еще на мгновение и сбросила туфли. Пропадут — и пес с ними…

— Что это вы вдруг?

— Вы когда-нибудь пробовали ходить на каблуках по лестнице?

Ответа не последовало.

Не знаю, сколько мы шли. Пробовала считать минуты, но сбилась. Ноги сделались тяжелыми и горели огнем, в висках пульсировало, словно после долгого бега или целой ночи танцев, а мы словно не сдвинулись с места. Все так же сияла впереди бесконечная Лестница, светилась внизу полная народу площадь…

«Может быть, это и есть кара для самозванцев? — промелькнуло в голове. — Вот так идти и идти — цель где-то впереди, только до нее не доберешься, как ни старайся. А потом упадешь без сил и умрешь: если время здесь идет по-своему, снаружи никто и не поймет, что ты поднимался несколько суток, а не жалкий чаc…»

— Интересно, кто снимает отсюда тела самозванцев? — это вырвалось само собой.

— Пишут, они оказываются внизу сами собой.

— Удобно… Одо, давайте остановимся. Дышать трудно. Присесть ведь нельзя?

— Не знаю. Я бы не стал рисковать. Лучше так…

Οн взял меня в охапку, приподнял — совсем невысоко, но и того хватило, чтобы немного дать отдых ногам. Я обхватила его зa шею и, глядя вниз на столицу, думала: Οдо ведь донес бы меня на руках, если бы мог. Вот только не имел права — ведь это мое Восхождение…

— Зря вы сняли туфли, — сказал вдруг он.

Я вывернув шею, проследила за его взглядом: на белом камне ступеней выделялись красные пятнышки. Надо же, я и не заметила, что стерла ноги в кровь… И как это вышло? Ступени такие гладкие, что гляди не поскользнись!

Одо отпустил меня и приказал:

— Дайте сюда ногу.

— Которую?

— Откуда я знаю, какую именно вы поранили?

— Я ничего не чувствую, Одо, — созналась я, присмотрелась и добавила: — Но по следам выходит, правую.

— Вот ее и давайте.

Он снова склонился передо мной, — ох, как неудобно делать это на лестнице! — поставил мою ногу себе на согнутое колено, осторожно ощупал ступню, мрачно взглянул, когда я невольно хихикнула от щекотки. Потом вынул платок, смочил уголок из фляжки и протер кoжу — щипало ужасно, и я не сразу сообразила, что этo другая фляжка, и в ней вовсе не вода, — и наконец перевязал мне ногу тем же платком и встал.