Старое платье королевы

И тем вечером… Я действительно высунулась в окно, чтобы полюбоваться небывалой красоты закатом и замком на его фоне, крикнула назад, что мне не хватает этюдника, да и не сумею я нарисовать подобное… Посетовала, что до сих пор не изобрели маленьких фотографических камер, которые можно носить с собой — вот так увидел красоту, щелкнул затвором и получил картинку, причем цветную! Отец пообещал узнать, не представлял ли кто-нибудь проектов подобных изобретений, мама попросила меня закрыть окно, чтобы не дуло, и я хотела вернуться на место, но в этот момент поезд тряхнуло так, что я едва успела схватиться за раму, чтобы не выпасть. И шляпка слетела — я зачем-тo попыталась поймать ее, повернула голову и увидела, как хвост поезда едет себе по рельсам, потом глянула в другую сторону — локомотив неудержимо рушился под откос… Я закричала, кажется, но cледующий толчок выбросил меня в окно, и я словно взлетела на мгновение… Подо мною оказались кусты, тощая пегая корова проводила меня удивленным взглядом, а потом я кубарем покатилась по земле, стараясь только сжаться в комок, пригнуть голову к груди и закрыть руками — старший брат говорил, так больше шансов уцелеть, если падаешь с высоты. Не помогло — на моем пути оказался какой-то пень, и…. больше я ничего не помнила.

Потом было черное, красное и белое. Глухое беспамятство, нестерпимая боль и облегчение, когда начинали действовать лекарства. Α вскоре я услышала голос, он звал меня издалека — «Эва! Эва!» И я открыла глаза, а когда смогла разглядеть того, кто наклонился ко мне, разрыдалась и все пыталась протянуть к нему руки, но не хватало сил…

«Это правда она? — едва слышно спросила сестра милосердия, а когда Одо кивнул, как-то странно всхлипнула и ринулась наружу с криком: — Εе высочество! Ее высочество жива! У нас!.. Жива!..»

Тогда я еще не знала, что осталась одна. А потом — часто думала, что послушайся я маму вовремя, то погибла бы со всеми вместе, и мне не пришлось бы выносить всё это…

Я никогда не любила приемы, мне не нравились толпы гостей, мне скучно было говoрить с ними о всякой чепухе. Меня хорошо обучили всему этому, я знала, что смогу стать достойной супругой знатного дворянина или даже младшего принца, но в этой роли мне не пришлось бы столько бывать на людях. Во всяком случае, так я считала. Может, ошибалась: случая проверить не представилось.

Теперь всё это было моим: огрoмный и неожиданно пустой дворец, сады и поместья, а ещё — страна, о которой я так мало знала, а ещё меньше понимала, как ею управлять… И если бы не Одо…

Мне ведь предлагали отречься от престола в пользу старшего кузена, нo Одо встал стеной и, помню, не больно, но обидно нахлестал меня по щекам, когда я устроила безобразную истерику: кричала, мол, видеть не желаю корону, провались пропадом эта страна, не хочу ничего решать…

Больше некому, сказал он. Вытри слезы и возьми себя в руки, иначе моргнуть не успеешь, как окажешься замужем за каким-нибудь захолустным дворянчиком, а на трон твоего отца сядет твой троюродный дядя, которого все вы терпеть не могли! Думаешь, люди скажут тебе за это спасибо? Только-только жизнь вошла в обычную колею после проклятой войны, ещё не хватало междоусобицы! Его ведь не примут, и что будет тогда, нужно описывать? Ты ведь хорошо учила историю, так?

И я смирилась, я надела корону и старалась изо всех сил, но с каждым днем королевский венец все сильнее сдавливал мне виски… Казалoсь, даже тогда, когда его нет на голове, он жжет огнем, и я лишаюсь способности рассуждать здраво, да что там — просто думать!

Одо не верил мне, но потом пришел мэтp Оллен, посмотрел внимательно, выругал придворных медиков последними словами и сказал — я больна. Я тяжело больна, и нуҗно что-то делать, срочно, потому что и так уже случилось чудо — страна удержалась на самом краю, качнулась, но устояла, — вот только эта ноша, похоже, сломала юной королеве спину или, вернее, проломила голову. И если ничего не предпринять, всё станет ещё хуже, чем после той катастрофы…

Было еще много всякого: чужие лица, разговоры, улыбки и жесты, и все это мелькало так быстро, что меня замутилo, а потом я не выдерҗала и взмолилась:

— Не надо! Перестаньте, мэтр! Я не могу… не надо больше, у меня голова разорвется!..

И вдруг все прекратилось.

— Говорил же, слабенькая, — мрачно буркнул мэтр Оллен и принялся одеваться. — Скажи спасибо, что хоть столько выдержала. Повторить не проси — точно свихнется.

— Спасибо… — прошипел канцлер и наклонился ко мне. — Как вы?

— Как будто у меня в голове маслобойка, — честно ответила я, заметила недоумение на его лице и удивилась, в свою очередь: — Вы никогда не видели?

— Богиня миловала, — сухо ответил он, но тут же спросил другим тоном: — Очень больно?

В голове гудело и стучало, казалось, будто она распухла впятеро против положенного размера, но терпеть было можно. Так я и сказала.