– Я же не сделала ничего особенного… – прошептала я, когда нас оглушил рев толпы. Одо еще снял мундир, оставшись в одной окровавленной рубашке: это выглядело эффектно.
– Это вам так кажется. Но не огорчайтесь: еще будет и сложнее, и страшнее, и… Хотя не представляю, что может быть страшнее помолвки с вами.
– Мы ее не подтвердили, можете разорвать.
– Не могу. – Одо смотрел в упор. – Я снял перстень добровольно. Я говорил вам, как это бывает. А вы… ну, попробуйте, верните его мне.
Конечно, я попыталась. Какое там: перстень, казалось бы, большой, мужской, сидел как влитой.
– Это нечестно, Одо, – сказала я. – Вы хотели спасти меня и Дагнару, пускай даже ценой собственной жизни. А я теперь просто не хочу вас отпускать, потому… потому что я глупая девчонка, как вы говорите, и мне без вас… я не смогу без вас! Это неравноценно!
– Я не сумел отдать перстень той Эве, как ни старался. На этом – точка, – произнес он и покосился вниз, на толпу. – Говорите, вы никогда не целовались?
– Я… что?..
Пожалуйста, никогда не проделывайте этого впервые на глазах у тысячной толпы. Очень неловко, клянусь Двуединой.