Старое платье королевы

Он снова склонился передо мной, – ох, как неудобно делать это на лестнице! – поставил мою ногу себе на согнутое колено, осторожно ощупал ступню, мрачно взглянул, когда я невольно хихикнула от щекотки. Потом вынул платок, смочил уголок из фляжки и протер кожу – щипало ужасно, и я не сразу сообразила, что это другая фляжка, и в ней вовсе не вода, – и наконец перевязал мне ногу тем же платком и встал.

– Если что, нижних юбок у меня хватит на повязки для обоих, – храбро сказала я. Идти было неудобно, узел немного мешал, но, право, это не имело никакого значения. – Снаружи ведь никто не увидит этого безобразия, верно?

– Надеюсь. К тому же я не собираюсь снимать сапоги. Идемте.

Мы шли и шли, и я понимала, что скоро упаду без сил, не дождавшись той пресловутой середины лестницы, на которой гибли самозванцы. Даже Одо дышал тяжелее обычного и не возражал, когда я просила приостановиться на минуту.

– Будто что-то тянет назад, – выговорил он во время очередного «привала». – Вначале было не так.

– Но что? Не фляжка же ваша с огненным пойлом, – не удержалась я.

– Нет, в тот раз она тоже была при мне, – не принял Одо шутки. – Оружия нет. Что вы так смотрите?

– Просто… хотела напомнить вам об обещании, которое вы решили не сдерживать. Но передумала: какой смысл, если у вас нет ни револьвера, ни даже ножа?

– У меня пока что обе руки на месте, поэтому, если иного выбора не останется, я просто сверну вам шею. – Ладонь Одо легла мне на затылок, и я невольно вжала голову в плечи. – А обо мне не беспокойтесь. Я не боюсь ни смерти, ни боли. Странно, что вы ее боитесь. Вас что, избивали в этом вашем… пансионе?

– Нет. То есть… иногда, – созналась я. От его горячей руки дурнота и ломота в висках отступали, и мне не хотелось шевелиться. – Но это такая ерунда… Я потому и боюсь, что не знаю настоящей боли и даже представить не могу, насколько это страшнее розог или там ударов линейкой по пальцам…

– Интересные у вас выверты сознания. Идемте, Эва. Я не хочу ночевать на этой клятой лестнице.

«Верно, скорее бы…» – подумала я, а Одо вдруг произнес:

– Вот оно.

– Что?

– То, что тянет меня вниз.

Он сдернул с шеи цепочку с кулоном, покачал его на ладони… выронил на ступени – подвеска рассыпалась пылью, которую тут же унес невесть откуда взявшийся ветерок.

– Одо! Зачем вы?.. Это же память Эвы – и память о ней!

– Нет. Просто колдовская игрушка. А все, что мне нужно помнить, у меня вот тут, – он коснулся виска. Потом встряхнул головой и подобрал мой треклятый шлейф. – Кажется, в самом деле стало легче. Идемте.

«Пожалуйста, пусть это закончится! – взмолилась я, когда мы снова остановились. – Хоть как-нибудь! Я не могу больше идти!»

И вдруг мне вспомнилась госпожа Тассон: словно ее тень встала рядом со мной.

«Что значит – „не можете“? – проговорила она невозмутимо, как обычно, и ткнула меня своей тростью в спину. – Вы так же скажете его величеству, если вам вдруг каким-то чудом удастся попасть ко двору? Я не умею делать реверанс, потому что ленилась? Нет? Значит, вы просто не желаете потрудиться. Повторяем, девушки. Через „не могу“. И – раз! И – два!.. Соберитесь, Эвина, и продолжайте упражнения!»

– Вы не солдат, откуда вдруг этот счет? – спросил Одо.

– Идите молча!..

Верно, сейчас я солдат. Левой-правой, левой-правой… Не думать ни о чем, только бы дойти… Дойти…

«Эвина, ты совершенно не стараешься! – Госпожа Увве зашагала со мной бок о бок, то и дело подбадривая розгой. Это было совсем не больно – поди достань до тела сквозь все юбки, – но обидно. – Я полагала, ты используешь дарованный тебе судьбой шанс. Думала, сумеешь выйти в люди, стать достойной дамой, невзирая на происхождение… а ты позоришь звание нашей воспитанницы. Запомни: ты не имеешь права на слабость. Другие могут себе это позволить, но не ты. Ну же, не хнычь! Что за глупая девчонка!»

Госпожа Увве, я все смогу, честное слово!.. Я взберусь на эту проклятую лестницу, а наш пансион станет лучшим в Дагнаре, обещаю!

«Миленькая госпожа Эва, – это Мика сильно подтолкнула меня в спину широкой натруженной ладонью, – вот не думала, что скажу вам, а все же… Самая вы моя любимая девочка были, с тех пор как я в пансион работать пришла. Добрая всегда и к нам приветливая. Очень я по вас скучаю. Никто больше не придет так вот, когда мы в каникулы или выходные шьем или стираем, ничего не расскажет. От этих ваших сказок даже зимой тепло становилось. А что Лика смеялась, дурында, так это все равно. Я-то знаю, она потом ночью плакала. Думала, наверно: к ней принц не прискачет – хоть и красивая, да больно уж к людям злая!»

Мика! Мика, ты всегда ворчала, но я-то знала, что ты никогда меня не обидишь. И еще: ты наверняка находила потеки воска на моих простынях, а то и прожженную искрой дырочку, но ни разу не сообщила госпоже Увве, что я читаю по ночам…