Старомодная манера ухаживать

Мы не пошли на работу. Трахались, со страстью и упоением, как когда-то раньше, забыв, что давно этого не делали. Головная боль и тошнота исчезли, как только мы разделись. У Милены, и эта картина нисколько не выцвела в моей памяти, было прекрасное хрупкое тело, которое, казалось, принадлежит то ли женщине, то ли девочке. Познакомились мы еще в гимназии, и уже тогда кое-что между нами было, но так, без каких-либо обязательств, длилось недолго, быстро закончилось, в те годы мне хотелось всего и сразу, да и она не была особенно во мне заинтересована, потом мы несколько лет не виделись, а потом снова встретились, перед торговым центром, я там что-то покупал, а она стояла одна возле входа и ела попкорн, эй, привет, привет, давненько не виделись, ты сейчас где, и все такое, было лето, и нам было скучно, по стечению обстоятельств ни она, ни я никуда не уехали, она тут же потащила меня в кино, а потом к себе, в квартиру ее родителей, они были где-то на море, в соседней комнате сестра-заика слушала музыку, очень громко, В. С. Rollers, David Casidy и другую bubble gum[6], то есть все развивалось по такому же сценарию, как и в остальных тримиллионашестьсоттысячдвестисемьдесятсеми не то что похожих, но полностью идентичных нашему случаях.

В тот наш последний день вместе мы ни о чем особенно не разговаривали, за исключением нескольких бесстыдных, похабных слов, которые обычно произносятся при интимной встрече на высшем уровне. Если бы сейчас я захотел признаться себе в том, чему мы все годы нашей совместной жизни отказывались посмотреть прямо в лицо, я бы сказал, что нас всегда тянуло друг к другу, но нам не о чем было разговаривать. До того как у нас появились Ханна и Анна, мы были ошеломлены нашими телами, их взаимной притягательностью, все остальное казалось второстепенным и неважным, а потом появление детей стало бесспорным алиби за все неиспользованные позже возможности, за вечное откладывание всего, что мы когда-нибудь возьмем и сделаем, только не сейчас, еще не пришло время, дети успешно заполняют внутреннюю пустоту, боже мой, с ними мы приобретаем уважительную причину забросить все другое, прежде всего, разумеется, самих себя. Милена заснула, я смотрел на нее и думал о совершеннейшей пустыне до миллиметра одинаковых, полностью предсказуемых дней. Наконец я встал и на цыпочках, как вор, крадучись, выбрался из комнаты.

В полдень в бассейне никого не было. Я сидел на трибуне один, над водой, которая поблескивала, и пытался собраться с мыслями. Под огромным сводом купола слышалось только жужжание вентиляторов и кондиционеров. И так я сидел и молчал до тех пор, пока бассейн не заполнила толпа калек — инвалидов и дистрофиков вода неодолимо влечет к себе. Они держатся на воде прекрасно, словно это их врожденное свойство, и плавают великолепно, поначалу это выглядит гротескно, потом привыкаешь. Я никогда не был нужен им как спасатель.

Когда, вскоре, я вернулся домой, то застал там пустые шкафы. В ванной не было косметики. Я понял, в чем дело, хотя не нашел никакой записки. Дети были еще в садике. Я пошел за ними, весь остаток дня мы гуляли. Я сказал Ханне, что мама уехала и ее несколько дней не будет. Анна не спросила ничего, когда тебе два года, важно только, что ты сытый и сухой. На следующей неделе, как-то вечером, когда я кипятил им молоко, в дверь позвонили. Я открыл и увидел ту самую ее сестру-заику, она сказала, что пришла забрать кое-какие мелочи, которые Милена забыла, она просила передать мне, чтобы я берег детей, она уезжает за границу, она со мной свяжется.

Не связалась. Я проводил сестричку до двери. Перед этим она по списку собрала вещи, кое-что из графики, зонтик, что-то из оставшейся одежды, мелкие подарки. Посуду и мебель не трогала, должно быть, эти вещи были слишком громоздкими, да и какого дьявола моя бывшая, теперь я это понял, моя окончательно бывшая жена стала бы за границей делать со старым комодом или набором столовых приборов. Я вернулся на кухню как раз, чтобы увидеть, как пена от сбежавшего молока стекает на пол. Ханна плакала, а Анна обкакалась. Я стал каким-то тупым и отсутствующим и только позже пришел в себя. Ту ночь я провел в кухне, проливая над раковиной слезы.