Старопланинские легенды

— Потом змея еще раз появилась. Увидел ее пастух. Она проползла через стадо и скрылась в терновнике. Тут сбежалось целое село. Но разве кто решится ее убить? Никто не взял греха на душу. Один старый человек сказал: «Убьете змею — урожай пропадет». Поэтому ее и не убили. Немного спустя змея сама вылезла из терновника и поползла. А люди за ней. Не трогают ее, а просто идут. Шли, шли, змея доползла до конца их пастбища и исчезла в лесу. А народ пошел обратно. Так и не убили ее…

Марин, усмехнувшись, встал, поднял теленка и пошел. Потом некоторое время нес теленка и Ерофим. Они уже подходили к хутору, и, странное дело, на галерее хозяйского дома никого не было. Но вот показался белый платок — Галунка. Сначала она их не заметила. А когда увидала, бросилась бегом вниз по лестнице. Откинув назад косу, взволнованная, с сияющим лицом, она подбежала к ним, отняла у Марина теленка, взяла его на руки и понесла сама, да более умело, чем Марин.

— Миленький… малютка мой… прелесть моя, — говорила она, прижимая теленка, словно собственное детище, к груди, и быстрыми шагами направилась к стойлу. За ней трусила корова, доверчиво прижимаясь мордой к ее плечу.

Ерофим и Марин остановились и с улыбкой смотрели на них. А потом и сами пошли следом.

Перевод Н. Шестакова.

ВОЕННЫЕ РАССКАЗЫ

ЗЕМЛЯКИ {7}

I

Вот уже две, а то и три недели полк стоит лагерем в долине, в нескольких километрах от берега Мраморного моря. Поблизости — развалины сожженной деревни Ашака-Эни-Севендекли. Мало кто из солдат в состоянии правильно выговорить это странное и сложное название. Запомнить его трудно, невольно путаешь с другими, и каждый произносит его, как бог на душу положит. Случайное и скорбное совпадение: деревни не существует уж более и, как старая надгробная надпись, исчезает и самое ее название.

Солдатам эта деревня памятна главным образом по тому разочарованию, которое она им принесла. Морозным вечером они дотащились сюда промерзшие, полумертвые от усталости. Весь день в походе они только и думали, что о теплых, светлых комнатах, которые ждут их, и заранее предвкушали хороший отдых у пылающего очага, среди добрых, гостеприимных хозяев. Ничего похожего: перед ними лежала безлюдная, полусгоревшая, полуразрушенная деревня. Несколько уцелевших зданий не могли вместить всех. Пришлось солдатам провести ночь еще более холодную и мучительную, чем в окопах, а на следующее утро сразу же приняться за строительство землянок. Все, что огонь пощадил в деревне — доски, балки, окна и двери, — все, что только было деревянного, до последней щепки, все было собрано и использовано для устройства лагеря и окопов. Теперь меж грудами разбросанных, засыпанных снегом камней торчат и тут и там лишь голые, прокопченные, обгорелые стены. Заборов почти нигде не осталось, и во дворах в снегу чернеют ямы: это солдаты выкопали даже пни фруктовых деревьев, порубленных еще раньше.

Только два дома каким-то чудом сохранились в деревне. Одинокие, осиротелые, стоят они посреди развалин. В них разместился штаб полка, а поблизости, по обоим склонам долины, уже начинаются ряды землянок — сооружений причудливых и самых разных: есть тут и большие и поменьше, высокие и низкие, односкатные, двускатные, круглые. Поглядишь снаружи — никогда не поверишь, что там, под землей, может быть так широко и просторно, что там можно встретить уют и даже роскошь. Однако в землянках есть и постели, и столы, и полки, импровизированные печки или очаги. Кое-где можно увидеть прикрепленное к стене зеркало, где целое, а где только осколок. Попадаются даже дорогая люстра, литографии в рамке. Все это найдено среди развалин деревни. Снаружи пестрота и разнообразие не меньшие. Землянки все и удобные и прочные, но солдатам этого мало: стрехам, окнам, дверям, фасадам этих убогих жилищ приданы разнообразные формы, они обильно украшены, а кое-где — пусть наивно и неуклюже — проглядывают даже линии и контуры каких-то архитектурных стилей.