Старопланинские легенды

7 мая 1876 г. — В пятницу по городу разнесся слух, что несколько молодых болгар подняли знамя на Балканах…

Из погодных записей Хаджи Киро, кожевника в Сливене

У подножия крутых холмов, где черной дугой изгибаются старые темные дубовые рощи, село веками оставалось неизменным. Все те же были горы вокруг, поляны по Добромерице и Боцуру, скалы и овраги в Громовце, где только крикни — услышишь семикратный отголосок в ответ. И много еще древнего, неизменного было вокруг, да люди не думали о таких вещах, а когда заходила речь о чем-нибудь старом, давнишнем, называли тополь в Белизненском околотке либо дедушку Руси Мыловара.

Никто не знал, сколько лет старому тополю. Хоть вершина у него засохла и сам он покосился на сторону, однако он не падал, как ждали иные. И дедушка Руси тоже не старел. У него был обычай сидеть на улице, на скамейке, возле белой стены своего дома, дремать на солнышке или смотреть на вздымающиеся впереди Балканы. Таким помнили его все уже много лет. Неподалеку, в соседнем дворе, высился тополь, вонзая в небо, как вилы, свою сухую верхушку. По вечерам листья старого дерева трепетали, как бабочки, тень его протягивалась через всю площадь и доходила до белой стены, у которой сидел дедушка Руси.

В то время как большинство крестьян одевалось уже по-европейски, дедушка Руси носил еще серые шаровары и красный пояс. А летом — жилет, открывавший рукава, красивые белые рукава, напоминавшие о его специальности и как бы расхваливавшие мыло, которое он изготовлял. Впрочем, так было прежде. Когда-то ремесло дедушки Руси было окутано непроницаемой тайной; но теперь, когда все научились сами варить себе мыло, дела его шли плохо. Все же никто не слыхал от него никаких жалоб: ему кое-как удавалось сводить концы с концами, согласовывать свои расходы с доходами. И все так же чисты и белоснежны были его рукава, и по-прежнему находил он время отдыхать на скамейке.

Так сидел дедушка Руси и этой весной. Сидел и думал: что из всего рассказываемого на селе — правда и что — нет. Бабьим россказням он не верил, но и сам стал замечать, что в церковной кофейне каждое утро собираются чорбаджии и о чем-то озабоченно шепчутся. Каждое утро полицейский начальник Али выходит на крыльцо конака и целыми часами смотрит то вверх, на горы, то вниз, на мощеные улицы села. А жандармы сидят в это время во дворе, на крыльце, хмурые, злые, с ружьями в руках, и держат лошадей под седлом. Что-то делалось, что-то готовилось, но где, кем — дедушка Руси не знал. Не знал этого, видимо, и полицейский начальник Али.

И еще кое-что заметил дедушка Руси. У той же белой стены, у которой он сидел, находилась сапожная мастерская его сына Милуша. Было видно распахнутую настежь дверь и приоткрытое маленькое окошко, величиной с дырку. С некоторых пор в мастерскую зачастил Пенко Додованяк. Чего ему нужно от Милуша? У Додованяка десять ребятишек, но все босые, башмаков ему не нужно; он бездельник, целые дни шатается по горам, клады ищет. Человек бедный, сильно нуждается, но зачем ему Милуш?

А по вечерам к Милушу молодежь ходит. Придут, набьются до того, что в лавчонке яблоку негде упасть, — тогда с Милушем в дом перейдут. Милуш у них верховодит, Милуш ими командует. Дедушка Руси не видел в этом ничего плохого. «Люди молодые, — думал он. — Одних мыслей. Почему же им не собираться?»

Не то чтобы дедушка Руси совсем не знал, что готовится. Кое-что он почуял, знал, что наступают тяжелые дни, надвигается буря, да не какая-нибудь, а настоящий ураган, когда небо раскалывается, и молнии извиваются, будто змеи, и орлы парят перед облаками, ведя их. Тогда может посыпаться град, как камни, ничего не оставляя целым. Вот какая собирается буря! Дедушка Руси не знал только, пройдет ли она стороной или разразится и над их селом.

Об этом думал он, сидя на скамье. Как-то раз, уходя в дом, прошел он мимо той комнаты, где Милуш запирался с гостями. Они сидели там до петухов и либо молчали, как мертвые, либо пели так, что черепицы с крыши сыпались. Дедушка Руси остановился у двери и заглянул в замочную скважину. Заглянул и вздрогнул: посреди комнаты стоял Милуш. Его Милуш, в гайдуцком наряде, с высокими белыми обмотками и переплетеньем черных веревок на них. На голове у него — шапка со львом{2}, в руках — сабля. Вокруг него одни выкидывают артикулы ружьями, другие, присев на корточки у огня, льют пули, набивают патроны. Дедушке Руси все стало ясно.