Старопланинские легенды

И размахивает своим посохом; рукава у него съезжают к плечам, обнажая жилистые руки; из-под короткого тулупа, шерстью наружу, блестят заткнутые за широкий пояс пистолеты и кинжалы. Лучше подальше от этого огромного широкоплечего полубыка-козопаса с обвисшими усами. И сборщики налогов, подтянутые молодцы в коротких кафтанах с длинными рукавами и синих суконных шароварах, отступали. Снявши путы с лошадей, садились в седло и, кинув прощальный взгляд на Женду, уезжали восвояси.

Проходил как-то обоз. Случилось, что как раз в это время из-за горы выплыла темная туча, засверкала молния, загремел гром. А когда возы стали спускаться вниз по обрыву, возле белого оползня, уже нельзя было разобрать, небесный это гром или грохот тележных колес. Большие буйволы упирались, махая изогнутыми рогами, обозники кричали. Поднялся вихрь, закрутил пыль с одного конца обоза до другого. Грозовая туча прошла. Приближающийся обоз казался теперь страшней.

Спустившись в овраг и подъехав к противоположному склону, возы потянулись длинной вереницей вверх. У мельницы сделали остановку. Поляна наполнилась возами и буйволами. Упало всего несколько капель, и небо прояснилось, стало припекать солнце, сделалось еще жарче. Обозники принялись поливать буйволов водой из ведер. Потом сняли дегтярницы и начали подмазывать колеса.

Показалась Женда. Она шла к колодцу с опаской, уклоняясь то от одного, то от другого буйвола. Обозники, опустив дегтярницы, смотрели на нее. Женда набрала воды, потом вернулась еще раз. Тогда обозники столпились у колодца с большими баклагами в руках. Загалдели, засмеялись. Между высокими шапками и серыми поддевками мелькали белые рукава и синий сарафан Женды. Иногда были видны ее косы — две пляшущие черные змеи.

Бабушка Ана смотрела, сидя у своей мельницы, и, когда к ней подошел дед Иван, сказала ему:

— Из этих тоже кто-нибудь останется.

— Почем ты знаешь?

— Есть там один, все пьет да пьет, сам не знает зачем… Останется, вот увидишь…

И в самом деле, когда спустя немного обоз двинулся дальше, одна телега — передняя, с самыми сильными буйволами, вдруг наклонилась; у нее соскочило колесо, ось запахала землю, переломилась. Обозники сбежались, принялись чесать себе затылки, загалдели. Потом поехали. Осталась только сломанная телега. Обозник достал топор, стал чинить. Чинил, не особенно торопясь, да все посмеивался.

На другой день он опять чинил, а возле него стояла Женда. Бабушка Ана поглядела в сторону леса — бубенцов не было слышно, Марин не показывался. Долго глядела она то на телегу, то на грабы. Солнце припекало, стало жарко, и она задремала.

Вдруг где-то близко застучали каблуки, и она проснулась. Перед ней стояла Женда. Бабушка Ана сразу ее не узнала: набеленная, накрашенная, с подведенными бровями, как турчанка. На голове дрожит перо с золотой фольгой, на шее — алые кораллы, на руках бренчат браслеты. Глаза горят, сама смеется.

— Что это ты разрядилась, непутевая? — проворчала бабушка Ана, невольно любуясь ею и удивляясь, что не может больше ее ненавидеть. «Послал тебе красу господь, лишь бы к добру», — подумала она.

Женда положила руку на коралловое ожерелье.

— Красивое, бабушка Ана? Красивое? Обозник подарил…

— А белила?

— Он тоже. Все он. Ах, бабушка Ана, кабы ты посмотрела, сколько у него добра! Повозка внутри как дом. Откроет какой-нибудь сундук, а там чего только нет. Даже зеркало есть, бабушка Ана, — ну, все, все! И добрый такой. В Царьград ездил, море видел. «Садись, говорит, ко мне в телегу. Отвезу, на море поглядишь». Как, бабушка Ана? Поехать, что ли? Скажи — поехать?

— Поезжай, поезжай, коли совсем голову потеряла. Как Вырбан-то?

Женда пожала плечами и ничего не ответила.

— Послушай, молодуха, — строго промолвила бабушка Ана. — Перестань за чужими бегать, о своем подумай. Срам и грех. Какой там Царьград, какое море! За мужем за своим ходи, а то не ровен час…

— А что я могу сделать? Нешто я господь бог, чтоб его воскресить?

И Женда пошла вниз, блестя золотой фольгой пера и звеня браслетами. Бабушка Ана видела, как она подошла прямо к обознику. Тот все чинил телегу. И уж не в первый раз козел, вскочив на крышу Вырбановой мельницы, топтался по черепице, словно танцуя.

В тот вечер Женда опять пришла к бабушке Ане. Плакала, кляла свою долю, жалела Вырбана. Давала зарок никуда не ходить, думать только о нем. Так и ушла с глазами, полными слез, и пошла прямо на свою мельницу, не взглянув на обозника. «Слава тебе, господи!» — подумала бабушка Ана и перекрестилась.

На другой день Женда вышла из мельницы. К обознику не пошла, но прялку за пояс засунула. Издали видны ее темные глаза, издали можно заметить, что она смеется. Опять ходит по полянам и прядет. Обозник починил телегу. Теперь он подымает буйволов и ведет их пастись. Ведет той самой дорогой, где прошла Женда. Словно по нитке, которую Женда протянула за собой.