Старопланинские легенды

Козел показался возле сада, поэтому Марин пробежал мимо мельницы. Двинувшись вдоль плетня, он услыхал за спиной чей-то свист. В лесу жила одна птица, которая так свистела, заставляя людей вздрагивать. Он обернулся. В саду, среди деревьев, стояла Женда и смеялась. Она была всего в нескольких шагах от него, по ту сторону плетня.

— Пойди сюда, Марин, — промолвила она.

Марин обернулся. Он был зол.

— Где козел? — спросил он. — Я с него сейчас шкуру спущу. Бабушка Ана мне сказала…

— Что она сказала?

— Сказала… из-за него, будь он неладен… мужика твоего искалечило, жернов на него свалился.

— Ладно, ладно, Марин! Ты думаешь, плохо вышло? Этот самый жернов меня совсем задавил, а теперь пускай его давит!

Она сказала это тихо, без улыбки. Марин посмотрел на нее, опешив.

— Чего смотришь? — засмеялась она, и глаза ее снова посветлели. — Да иди, иди сюда, послушай, что я тебе скажу. Вот калитка, иди!

Марин послушался, вошел. Он видел ее не в первый раз, но теперь она показалась ему совсем другой: лицо не черное и не белое, а румяное, круглое. А глаза-то, глаза какие черные! Тело так и рвется наружу, — кажется, сейчас разорвет платье. Марин забыл о козле. Смотрит и не знает, что сказать.

— Знаешь, что я тебе скажу, Марин? — начала Женда. — С каких пор хочу, да ты все не приходил! Слушай, Марин… дай мне две-три шкурки каракулевых, хорошеньких, черных, чтоб блестели. Мне на шубку. Я ее обошью. Вот так — посмотри, Марин…

И, чтобы показать, как она нашьет шкурки, провела обеими руками от шеи вниз, по выпуклым грудям, стоя под сенью плодовых деревьев, орошенная солнечными бликами.

— Дашь, Марин? — продолжала она, глядя ему в глаза. — Постой, пойди сюда, а то ведьма эта опять смотрит, — кивнула она в сторону бабушки Аны. — Все равно ничего не увидит — а только бы было о чем поговорить. Пойди, пойди сюда!

И она, пятясь, стала уходить в глубь деревьев и кустов. Косынка сползла у нее с головы, и волосы рассыпались; она вела Марина за собой, глядя уже не в лицо ему, а куда-то над ним. И шептала:

— Дашь мне шкурки, Марин?

— Дам, сколько хочешь дам…

Он говорил тоже шепотом. Собственный голос казался ему хриплым, чужим.

Бабушка Ана, как ни всматривалась, не заметила, куда пропали Женда с Марином среди деревьев. Она видела, как они разговаривали стоя — он по эту, она по ту сторону плетня, видела их обоих в саду, а потом они вдруг исчезли. Через некоторое время она увидела Марина у колодца. Он выпил воды, утерся рукавом и, словно позабыв руку у рта, посмотрел в сторону мельницы, довольный, но как будто удивленный и сбитый с толку. Возле мельницы бродил козел, но Марин не глядел на него и не собирался его увести. Глотнув еще воды разок-другой, он поднял свой посох на плечо и, сопровождаемый собаками, пошел в гору, к грабам, где едва слышались бубенцы его коз.

Одна возле другой стояли Постоловы мельницы, один и тот же человек — какой-то Постол, которого все давным-давно забыли, — выстроил их когда-то, но судьба у них была разная. Одна работала круглые сутки, колесо ее все время бухало, вода плескалась и шумела, все строение ходило ходуном. А другая молчала. Вода текла мимо, пустой желоб сох и трескался. Орешина казалась еще выше, раскидистей, и, омраченная ее тенью, мельница под ней с каждым днем будто уменьшалась, будто уходила в землю, утопая в бурьяне. И, словно похороненный заживо, умирал в ней Вырбан.

А Женде не сиделось на месте. Если ее не было в саду, значит, пошла к холодцу. А то возьмет прялку, заткнет конец за пояс и давай бродить по полянам. Ходит и прядет. Раскраснеется от зноя, глаза потемнеют, будто черные сливы, что зреют на солнце; по спине вьются длинные косы. Издали видно: посмеивается. И будто не прядет, а сучит нити за собой и, где ни прошла, всюду паутину сетей расстелила.

Глядит бабушка Ана, головой качает. «По всем путям-дорожкам силки расставила, — думает. — Колодец заворожила, чума ее возьми!»

Все пошло навыворот. И прежде, бывало, проезжие останавливались у колодца — воды попить — и ехали дальше. А теперь, напившись, что-то не спешат. Торговцы, прасолы, сборщики налогов задерживаться стали: полеживают в холодке, потягиваются либо бродят сами не свои, как от солнечного удара, да знай поглядывают Женде вслед.

Иногда лес наполнялся звоном, и откуда ни возьмись — Марин. Подходит прямо к Женде; та говорит ему что-то, смеется. Но козопас отворачивает потемневшее лицо, глядит на проезжих. И взгляд у него тяжелый, как камень. Иные, догадавшись, трогаются в путь. Другие задерживаются, пьют у колодца, хоть и пить-то не хочется, — и тогда Марин набрасывается на них.

— Тут не казенный луг — лошадей пасти! — кричит он им. — У нас тоже скотина, нам трава нужна!