Старопланинские легенды

Но в характере Ивана Белина была и еще одна странная черта. Он выпивал не часто, его нельзя было назвать пьяницей. Но вот проходил месяц-другой, в течение которых он и не заходил в село, и вдруг, без всякого повода, без всяких предварительных сборов и даже мыслей об этом, он бросал стадо, покидал его на попечение жены или кого-нибудь другого и, словно против воли, побуждаемый посторонней силой, шел в корчму. Заходил туда будто бы купить табаку, фитиль для огнива или другую мелочь вроде этого, заказывал только одну рюмку ракии и все торопился уйти. Но вскоре рюмку сменяла бутылка, потом другая, и в конце концов он напивался как следует. Тогда он заламывал шапку на затылок, открывая свой наполовину черный, наполовину белый хлеб, и, хотя глаза прятались в тени черных бровей, под огромными усами оставалась прежняя улыбка. И в пьяном виде Иван Белин был таким же безобидным и добродушно веселым, как в то время, когда рассказывал пастушатам сказки. Он откалывал разные шутки, танцевал, свистел, надувая щеки и вращая глазами. И часто эти пиршества заканчивались тем, что, когда поздно ночью он уходил, ноги не повиновались ему и, так как его дом стоял на горе, приходилось призывать на помощь руки и идти на четвереньках.

Через два месяца после встречи с седой волчицей Иван Белин в один прекрасный день, почувствовав, что его зовет таинственный голос, оставил свой плащ, сумку, палку и очутился в корчме. Сразу пошло веселье, потому что тут же оказался Петр Чубра. Это был сверстник и приятель Ивана Белина, но он не верил ни его пророчествам, ни историям, которые тот рассказывал, и любил противоречить ему и его дразнить — не почему-либо, а просто ради смеха и в расчете на угощение. И теперь, когда Иван Белин, по месяцам молчавший в поле, стал выкладывать все, что накопилось у него в душе, Чубра одному верил, другому не верил. Верил, когда рюмки были полны, возражал, когда они были пустые. А когда они выпили немного больше, между ними вспыхнул такой спор, что посторонний человек мог бы подумать, что сейчас дело дойдет до драки.

Иван Белин не оставался в долгу. Увидев, что его предсказания о засухе и новых войнах не помогают, он стал искать что-нибудь другое, чтобы удивить и унизить этого упрямца. И вдруг встал, покачиваясь на своих длинных ногах, поднял черные брови и крикнул Чубре:

— Слушай! Я знаю такое…

— Ничего ты не знаешь, — прервал его Чубра.

— Нет, знаю.

— Волков одних знаешь.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Иван Белин, трясясь всем своим громадным телом. — Волков. Ха-ха-ха! Ты прямо раньше меня сказал. Да, знаю я волков! Знаю, где живет седая волчица, и видел ее волчат. Их двое, вот такие…

Чубра посмотрел на него насмешливо.

— Я их поймаю! — крикнул Иван Белин, рассерженный этим взглядом.

— Поймаешь, если кто другой их держать будет.

— Поймаю!

— Как же! Пусть поживут звереныши…

Корчмарь Радослав принес еще одну бутылку вина, и Чубра перестал противоречить. Но как сумасшедший все время повторяет одну и ту же фразу, случайно застрявшую в его памяти, так Иван Белин не мог больше говорить ни о чем другом, кроме как о волчице. И снова вспыхнуло препирательство.

— Могу! — кричал Иван Белин.

— Как же!.. — дразнил его Чубра.

Тогда Иван Белин встал, надвинул свою огромную мохнатую шапку до самых бровей, как делал всегда, принимаясь за работу, и быстрыми шагами пошел к выходу. В дверях он обернулся, провел рукой по своим длинным усам и сказал Чубре:

— Сбрею себе усы, если не добуду волчат. Вот подожди немного, увидишь…

Иван Белин направился прямо домой. Там, не говоря ни слова, начал что-то искать, роясь в чуланах и сундуках. А баба Бяла тем временем бранила его, зачем он покинул стадо на мальчика, который остался при овцах один-одинешенек. Старик, молчал и даже не объяснил, что ищет, а только усмехался из-под усов. Наконец он нашел какой-то мешок, осмотрел его, чтобы убедиться, что в нем нет дыр, и отложил в сторону. Потом достал свое старое кремневое ружье, осмотрел и его, щелкнул курком и присоединил к мешку. Но когда он вытащил длинную веревку и начал ею опоясываться, глаза бабы Бялы расширились от изумления и стали совсем круглыми. Она смотрела на мужа, не зная, что и сказать.

— Дай мне теперь мыла, — сказал Иван Белин все так же таинственно. — Я пойду вешаться.

— Господи боже! — закричала старуха и перекрестилась. — Ты с ума спятил. Совсем спятил старик.

И, как всегда в минуты горькой обиды, она засуетилась, начала причитать и жаловаться.

Иван Белин, покачивая головой, усмехался. Потом взял мешок и ружье, проверил, не забыл ли прицепить к поясу свой большой пастуший нож, и вышел.

* * *

Перед вечером, подремав немного после обеда, Чубра вышел на улицу. Хотя он не верил предсказаниям Ивана Белина, но все же посмотрел на небо и убедился, что действительно надо ждать засухи. Тени дошли уже до середины дороги, а было еще жарко, пыль жгла подошвы. Вспомнив про Ивана Белина, Чубра усмехнулся. Он был убежден, что баба Бяла сумела вразумить старика и отправить его к стаду.