Старорусская вышивальщица (СИ)

— Даааа! — заскрипела одна из теней, — Как я при жизни любила иконы вышивать. Все благолепное такое… Насыплю бисера в мисочку и шью… Шью… И всю жизнь так шила, а потом подняла глаза, а я здесь! И бога нет, и никого нет! И труд мой в пустую…

— Да что же в пустую? — принялась утешать ее Фекла, — Вот же иконы людям остались…

— Сердце! Сердце людям оставлять надо было! Это мне Он так сказал! Сердце! А я разменяла его на бисер! Разменяла!

И Фекла вложила в ее бесплотную руку моточек ДМС. Глаза мертвой вышивальщицы блеснули. И стали мертвее прежнего.

— Я ни на кого не разменивалась! Я любовь ждала! Я 35 единорогов вышила! Да-да! И того прогонного от Кастом Крафтс! Говорила мне мамо: сходи, доню, на бункер, выброси мусорное ведро! Можа, встренешь кого! Нет! Я шила, шила! Казалось, вот оно, рядышком счастье! Да кто же знал, что я на ретроградную Венеру шью? Что все мимо! Все в пустую! Знать бы раньше… Но ничего, ничего… Я напоследок себе домик вышила… Домовинку, такая хорошенькая домовинка, чистенькая… Хочешь в гробу моем полежать?!! — заорала она и вцепилась Фекле в ладони.

И ей Фекла вложила в руку бобинку дмс. И потащила покойница нитки в гроб, как несут из роддома детей. Столько нерастраченной любви было в каждом ее могильном шаге.

— Я помню, и у меня дети были… Трое… кажется, трое. Родион и… Девочки… Забыла, как девочек звать… Я по 15 тысяч крестиков в неделю вышивала. И все мало казалось. Я хотела 20 тысяч! 20 тысяч крестиков сделают меня счастливой. И я бы смогла 20 тысяч! Смогла! Мне чуть-чуть оставалось! Я уже 17850 вышила и у меня сутки еще впереди были! А потом случилось что-то… Туман… И я здесь… Я помню свои работы, каждый крестик, каждый стежок бэка, я не помню лица детей. Им остались мои работы… Я думала, это много! Но это ничто! Им не осталось меня! Ни капли, ни граммочки! Я вся прошита нитками! И эти нитки душат меня!

И Фекла заплакала вместе с тенью. И вложила ей в ладонь бобинку дмс. И бобинка обожгла огнем покойницу. Она исчезла.

— Огонечки… Как я любила оформлять вышивки… Багетик подбирать… А теперь понимаю, это я себе могилку огораживала… Вот здесь — год моей жизни похоронен… А там — другой… И вся жизнь так по стенам висит… — она взяла бобинку из рук Феклы и отступила в вечность.

— Я каждые выходные хотела в музей сходить. Или в кино. Или куда угодно… Но, бывало, как засяду за пяльцы с утра, так сутки прочь… Ничего не вернуть…

И тени подходили, брали бобинки из живых рук и исчезали во мраке, на миг счастливые и навек отравленные счастьем этого мертвого обладания.

— Ну, бабы, развели вой! Не могу слушать больше! Вспотел под шапкой! — Макар плюнул в сторону, — Дай им повод попричитать, так и начнется! Этак мы тут не то, что ночь, год торчать будем. Вы, барышня, когда снова захотите эту дурь послушать, на стене где-нибудь в людном месте напишите, мол, отдам палитру ДМС самой грустной вышивальщице. Вот тоже самое начнется, один в один. Придумали тоже! Эка печаль — померли! Ну померли, с кем не бывает. Вот у меня сват по весне преставился. И ничего. Как был веселый мужик, так и остался. Ходит по ночам, огурцы из кадки таскает, хрустит на всю избу. Вдова в него лаптем кидает, чтоб спать не мешал. А он ей за то на пятках паскудства всякие углем пишет. Вот это я понимаю — покойник! С выдумкой. Эй, Сансетредя! Дипаля! Куда чешете? Чаво пригорюнились? У вас копыта, вас сроду вышивать не заставят. Вывозите, родные!

И лошади стали разворачиваться, выгребать на твердую землю, искать под ногами привычный наст укатанной дороги. Занималась заря.

Часть V

На пригорках зачернели избы. Приближался Валдай. Макар погонял, подбадривал лошадей: — Овес! Сейчас овса навалят!

И они несли во всю прыть, чуя близкий роздых. А Макар мечтал о беленькой. Вот доберутся до тепла, сядет он у печки, вытянет затекшие ноги, достанет из-за пазухи черную канву-ленту, заправит в иголку полпасмы кировских белых, да как начнет вышивать. В мыслях он уже придумал орнамент на новую рубаху. И пусть только попробует кто его с места двинуть, он задаст трепака! И так будет он шить сутки напролет, пока не ушьется до беспамятства.

Они въехали на постоялый двор. По всему было видно: хозяин живет в достатке. Изба с теремом и подклетью. Конюшня на десяток голов. Собственная баня, в которой — вывеска зазывала посетителей — есть бульбулюзи. А самое примечательное было в том, что над входом болталась табличка “Клопы free”. Двусмысленность прочтения насторожила Феклу Иововну. Дворовые люди суетились туда-сюда и неясно было, кто главный.

Зашли в дом. И чуть не выскочили обратно.

Все стены украшали вышивки в причудливых рамах.