Старость аксолотля

Лужный говорит в Иллюзионе – в Глине он не может, деформированная гортань не производит модулированных звуков. Трудно назвать часть его тела, которая не была бы гротескно деформирована. К нему постоянно подключены полтора десятка дренажных трубок (большую их часть сейчас скрывает одеяло), в которые обильно сочится глиоподобная слизь. У него нет волос, а шишковатый череп подвергнут трепанации для свободного управления давлением внутримозговой жидкости. Большую часть четверти века своей инвалидности Лужный прибегал к помощи всевозможных экзоскелетов. Агерре помнит его со времен процессов с CasLab, Виталий выступал как свидетель, а затем уже больше в роли эксперта. Тогда он выглядел как неисправный Робокоп, двигаясь как плохо анимированная кукла. А однажды Фредерик видел, как Виталий летает: он не ксенотик, и этот его полет не имел ничего общего с Ваянием – настоящее скольжение в воздухе, только на невидимых несущих плоскостях его псевдостамповых крыльев.

Лужный не ксенотик, хотя безопасно носит титул Первого Сизигента. Именно он двадцать семь лет назад, в примитивной орбитальной лаборатории над Шадрой, впервые совершил полную имплементацию глии в организм Homo Sapiens – свой собственный. Ксенофилактический шок едва его не убил. Потребовался ряд спасательных РНКдакций, образец искали на ощупь, генотип Лужного – сущий музей глиологии, побоище научных теорий; с фенотипом не лучше.

Он не ксенотик, не неспящий – у него нет Стража, он может спать, может давать волю любым эмоциям, предаваться органическим экстазам и мукам – состояния его мозга не перевоплощаются в активность сжатой глии, и с его стороны не грозят никакие безумные Ваяния, раздирающие планеты и дестабилизирующие солнца. Тем не менее, он носит глию в теле и в душе, жесткая стампа сворачивает ближайшее пространство-время в сущее четырехмерное оригами, с наиболее выделяющимися двумя плоскими уступами, начинающимися где-то под лопатками и простирающимися на пять метров каждый – при порывах и до двадцати.

Лужному также знакома неумолимая настойчивость глио-интуитивного предчувствия, пугающий натиск диких ассоциаций, сосредоточенность и рассеянность одновременно – он хорошо все это знает. По сути, он единственный, кто способен одновременно на глио-гадания и сон, и его сновидения подобны ядерной вспышке, иллюминации в высоком разрешении. Он первым разложил карты и произнес: «Это тоже наука». От него пошли мы все. В том числе Петрч и его раскольники.

– Петрч, Петрч, Петрч, майгод…

– Значит, считаешь, что он прав?

Лужный издает протяжный свист, наверняка означающий раздражение.

– Ты спрашиваешь как детсадовец. Покажи мне идеологию, за которой не стоит хотя бы частичная правда. Каждая утопия имеет глубокое обоснование в реальности, от которого отталкивается. Сейчас ты расстроишься и спросишь, оправдывает ли цель средства, – и мы так и будем беседовать о банальностях. Фред, ради всего святого!.. Эх. Давай лучше пройдемся.

Он встает, внезапно снова красивый и молодой; неподвижная оболочка остается на лежаке. Вот они, настоящие out of body experiences[188], мысленно усмехается Агерре. Так отрывается пневма от сомы.

Они спускаются с террасы на склон холма, зелеными волнами стекающий к далекому озеру. Трава блестит от дождя, холодная влага вечернего воздуха наполняет легкие. Закат над Гельвецией.

– Я знаю, о чем ты на самом деле спрашиваешь. Ты хочешь, чтобы я заверил тебя, что ты не совершил ошибку, – Лужный бросает взгляд на Агерре, который идет рядом, опустив голову. – А может, ты как раз ошибся, и вина лежит на тебе? Но, естественно, ничего подобного я сказать тебе не могу.

– Ну уж…

Лужный смеется, хлопает ксенотика по плечу.

– Ладно, я тебя прощаю.

– Никаких сегодня советов?

– Советов? А разве я когда-то давал тебе советы? Я лишь рассказывал о предчувствиях. А какие решения ты на этом основании принимал – уже другое дело.

– Только не говори, будто ты не предвидел и их.

– Может быть, может быть. Сейчас, например, я скажу тебе, что это только начало.

– Что?

– Иван и этот его раскол. Будут и другие. Раз уж он показал, что такое возможно и оно вовсе не означает конец света.

– Как раз наоборот!

– Не означает. Все успокоится, установится новое равновесие. И от вас будут уходить следующие, движимые теми или иными мотивами. Орден в настоящее время строит из себя консервативного молоха, который душит мечты молодых, он идеально подходит для того, чтобы бросить ему вызов.

– Благодарю покорно.

– Но я тебя обрадую: они еще долго останутся на обочине, именно Ordo по-настоящему представляет ксенотиков.

– Как много уйдет?

– Не знаю. Одна треть.

– Майгод.

– Ладно, говори, зачем на самом деле пришел.

Агерре садится под сосной, распрямляет ноги, опирается головой о ствол. Он рассказывает о последнем проекте Габриэля Пайге, воспроизводит слова доктора Чена. Лужный кружит поблизости, то и дело останавливаясь и подставляя лицо дождю.