Доктор все-таки выбрался из дома тайком, через буфетную. На заднем дворе сделал вид, что направляется на псарню, потом повернул в парк. Чтобы попасть на центральную аллею, надо было пересечь боковую. Задумавшись, доктор едва не погиб под колесами аглицкой кареты. Хотя та уже подъезжала к дому, сумасшедший кучер гнал со всей силы, не жалея лошадей. А за каретой скакал на лошади генерал Веригин.
Пришлось Тоннеру продолжить путь через буреломы нерегулярного парка. На центральной аллее, как и было велено, отсчитал сначала пеньки, потом шаги. Никого. Разыграл, что ли, Гришка? Тоннер уже хотел повернуть назад, как его окликнули. Сочин, оказывается, перепрятался.
— Я наблюдал, не увязался ли кто за вами, — пояснил он, подходя к доктору.
Хотя в парке было прохладно, с Сочина каплями стекал пот, и Тоннер укорил себя за бессердечность. Пациенту стало хуже, он меня вызвал, а я?
— Что случилось? — спросил Тоннер, немедленно схватив смотрителя за руку, чтобы сосчитать пульс.
— Ничего, вашебродие. Со мной все хорошо. Вот почитайте, какое письмо прикололи к линейке! — Свободной рукой смотритель достал из-за пазухи конверт.
Раскрыв конверт, доктор вначале достал оттуда двести рублей ассигнацией. Бумажка была покрыта карандашными расчетами, а в конце стоял итог: «Пятнадцать тысяч триста семьдесят пять». За отсутствием бумаги Шулявский на ней вчера считал тучинский проигрыш. Стало быть, письмо написал убийца! Достав очки, Тоннер прочитал:
Тоннер перечитал письмо несколько раз. Почерк разборчивый, ровный, если судить по обилию завитушек на заглавных буквах — женский. Но из текста не понять, кто писал — мужчина или женщина. Нарочно или случайно, автор избежал личных форм. Потом доктор посмотрел сквозь листок на солнце — бумага хорошая, плотная, белая, скорее всего иностранная, но без водяных знаков, не именная. По своему обыкновению, понюхал. Тонкий запах этих духов Тоннеру был знаком: не далее, как вчера, когда целовал руку новобрачной, ощутил его. Чувствительный нос доктора различал сотни запахов, улавливал нюансы и оттенки. Тоннер безошибочно называл составляющие и иногда шутил, что в нем погиб парфюмер.
— Никак убивец написал? — спросил Сочин.
— Почему вы так решили?
— А зачем честному человеку за две тыщи линейку покупать?
— Логично.
— Что делать будем, господин доктор?
— Засаду устроим. Подгоняйте линейку к назначенному времени, попробуем захватить негодяя. Только никому ни слова.
— До встречи, господин доктор! — Сочин отправился в обратный путь, как и пришел, тропинками по парку, чтоб никто не заметил. Доктор же вышел на аллею и вернулся в усадьбу.
При входе в дом его снова чуть не сбили — на этот раз Гришка. Широко распахнув дверь, лакей вылетел из нее с криком: «Савелий, Савелий!» Тоннер чуть не упал.
Он прошел в трофейную. Там метался, как тигр по клетке, Киросиров.
— Савелия не видали? — с ходу спросил он Тоннера.
— Нет. Гришка его ищет.
— Его все ищут. Он вот этому молодцу, — урядник ткнул пальцем в Ерофея, — сказал, что княгине гаплык. Хотим уточнить, что он имел в виду.
Веригин добавил:
— По дороге мы нашли чагравого мерина. Стоял себе на лужку, пасся. А княгиня как в воду канула.
— Мария Растоцкая подтвердила слова Тучина? — Доктор повернулся к Угарову.
— К сожалению, нет.
— Кто бы сомневался… — радостно заметил Киросиров.
Тоннер подумал, что Тучин приколоть письмо никак не мог, все время под охраной был, да и про сочинскую линейку не знал, смотритель о ней у беседки рассказывал, там Александра не было. А вдруг его сообщник Угаров?
Сегодня утром, пока Денис умывался, Тоннер позавидовал его крепким налитым мускулам. Сам доктор, хоть и грузен, физически был не слишком развит. Явится такой молодец к коляске — не совладаем! Сочин — старик, в таких делах не помощник.
Кого взять с собой? Генерала? Тоже староват! Адъютант Николай Тучина охраняет. Глазьев у постели умирающей дежурит, да и плюгав. Рухнов — калека. Остается Киросиров… Малосимпатичен? И что из того? Зато не стар, опять же власть местная. На каком основании мы с Сочиным человека задержим? А урядник — на абсолютно законном. Жаль, Федор Максимович уехал…
Стоп! Тоннер обругал себя последними словами. «Преступник пытается покинуть усадьбу. Да я сам подсказал предлог Терлецкому! Он ухватился за него — и был таков! Но тогда почему отдал генералу ожерелье? Если он преступник, то поступил нелогично. Господи, кому же тут можно верить?»