Старшая подруга

Ею овладело настойчивое желание увидеть мать. Оно крепло с каждым днем. Ей стало сниться ночью, как она едет в соседний город. Входит в подъезд, звонит в квартиру. Ей открывает женщина – красивая, сероглазая и светловолосая, похожая на нее как две капли воды. Но взгляд у женщины недобрый, колючий. Она смотрит на Ульяну, и губы ее кривятся в презрительной усмешке.

– Зачем пришла? Тебя тут никто не ждет.

Ульяна просыпалась в слезах. Прятала от Арсении опухшие глаза. У нее все валилось из рук – то каша пригорит, то чашка разобьется. Даже на работе заметили, что с ней творится что-то странное.

– Устала ты небось, с безумной-то сидеть днями и ночами, – сочувственно сказала директриса. – Может, тебе в отпуск? Съездить куда-нибудь на недельку, развеяться. А мы за Арсенией приглядим.

Это был знак. Ульяна поняла, что словами директрисы с ней говорит сама судьба. Она кивнула и вышла из кабинета, где состоялся разговор. Вечером того же дня она сообщила на работе, что едет на море. Ненадолго, всего на пять дней. Наготовила кучу еды, все перестирала и перегладила. Наутро села в рейсовый автобус и поехала в Курчатов.

Всю дорогу ее трясло от возбуждения. Она боялась, что Евгения Золотова давно съехала, не проживает по старому адресу, и найти ее будет непросто или вовсе невозможно. От волнения Ульяна не смогла позавтракать, и в автобусе ее стало мутить. Она едва дождалась, когда он остановится, и забежала в какую-то затрапезную кафешку тут же, на автовокзале.

Она пила отвратительный кофе, похожий на помои, смотрела в грязное, покрытое разводами стекло и представляла себе, что сейчас будет говорить Евгении. Ульяна не могла про себя называть ее матерью, только по имени и фамилии – Евгения Золотова. Очень скоро к ней подкатил какой-то подозрительный мужик без пары передних зубов и в несвежем костюме.

– Красотка, поедем погуляем?

Ульяна смерила его таким взглядом, что тот быстренько ретировался. Она не спеша допила кофе, съела пирожок с мясом и поспешила по адресу, взятому из архивных документов.

Дом оказался совсем старым, под снос: на стенах облупившаяся штукатурка, почерневшие и растрескавшиеся оконные рамы. На двери подъезда углем было крупно написано непечатное слово из трех букв. Успокоившаяся было Ульяна снова разволновалась. Наверняка большинство жильцов из дома давно уехали, и Евгения Золотова в их числе. Тем не менее она толкнула дверь. Та легко поддалась – никакого домофона в подъезде не было в помине. Ульяна поднялась по пыльным ступенькам на последний этаж. Долго стояла перед обшарпанной дверью, прежде чем нажать на кнопку. Потом сделала глубокий вдох и позвонила. За дверью было тихо. «Конечно, уехала», – обреченно решила Ульяна. Она позвонила еще пару раз с тем же результатом и, повернувшись, начала спускаться. В это время за ее спиной щелкнул замок. Ульяна вздрогнула и обернулась.

На пороге стояла невероятно худая женщина, закутанная в длинную вязаную шаль. Казалось, все лицо ее занимали одни глаза – огромные на фоне ввалившихся щек. Небрежно остриженные волосы неопределенного цвета, лиловые губы. Невозможно было определить, сколько ей лет, – то ли еще молодая, то ли совсем старуха.

– Это вы звонили? – тихим надтреснутым голосом проговорила женщина.

– Я. – Ульяна поднялась обратно и встала перед ней.

– Зачем?

– Мне… нужна Евгения Золотова. – Она заставляла себя говорить спокойно и твердо, однако пальцы ее похолодели.

На лице глазастой отразилось слабое удивление.

– Это я. Вы кто? Чего хотели?

– Я ваша дочь. Ульяна Золотова. – Сколько раз Ульяна репетировала эту фразу, повторяя ее на все лады. Холодно, надменно, укоризненно, презрительно, всяко. Но только не так, как это вышло у нее сейчас.

Голос предательски дрогнул и сорвался на полушепот. Женщина не отрывала от нее огромных, воспаленных глаз.

– Кто? Ульяна? Но я не знаю никакой Ульяны.

Она испуганно отступила на шаг, поплотней закуталась в шаль.

– Я ваша дочь. Вы отдали меня в дом малютки, здесь, в Курчатове. Потом меня перевели в областной детдом. Я видела свое личное дело. Там написано, что моя мать Евгения Геннадьевна Золотова, проживающая по этому адресу. – Ульяна чувствовала себя не в своей тарелке.

Она рассчитывала увидеть мать успешной и довольной, наслаждающейся жизнью, позабывшей о брошенном ребенке. Но перед ней стояла тяжело больная, умирающая женщина, по всем признакам совершенно одинокая и глубоко несчастная. Глазастая тихо вскрикнула и прижала тощие руки к груди.

– Господи! Так это ты. – Она слегка посторонилась, пропуская Ульяну в квартиру. – Заходи, что ты стоишь.

Ульяна вошла в узкий и темный коридор. Вокруг стоял крепкий запах лекарств. Женщина нашарила на стене выключатель. Загорелся тусклый свет. Она закрыла дверь и поманила Ульяну за собой в комнату.

У стены стояла разобранная тахта, на ней лежала подушка в несвежей наволочке и байковое одеяло болотного цвета без пододеяльника. Рядом на табуретке примостился железный чайник с узким и длинным носиком. Женщина, едва зашла, тут же без сил опустилась на тахту, жадно глотнула прямо из чайника.