Но у Иринки подбородок немножко выдался вперед, у Лизы овал лица круглее, женственнее. У младшей — черные волосы с глянцевитым отливом. Волосы Лизы светлее Иринкиных, топорщатся, слегка завиваясь на висках. Кудряшки Лиза обычно прячет за уши, но они ее не слушаются и нет-нет да спустятся к щекам.
Иринка пониже Лизы, кажется более крепкой и подвижной.
Младшая сестра всегда смотрит прямо, глаза у нее любопытные, озорные. В правом, около зрачка, — серое пятнышко. Глаза Лизы — серые, задумчивые и всегда почти чуть грустные, подчас они кажутся совсем темными, подчас голубыми.
Лиза отложила в сторону выутюженную кофту матери, взглянула на Иринку:
— Ты что же, Ирусик, задумалась?
— А ты знаешь, Лизушка, не тебе меня надо спрашивать, а наоборот.
— Почему же «наоборот»?
— За последнее время ты стала что-то задумчивой и… как же выразиться… вялой, что ли… — Иринка засмеялась, нагнулась, подняла с полу веник. — В общем, вяленой рыбой!
— Насмешница!
— Ты бы взяла меня с собой в город, — попросила Иринка.
Лиза перестала раскладывать белье.
— Придумаешь тоже… Умница! А кто будет к экзаменам готовиться? — Лиза опустила глаза. — Мне нужно зайти к подруге… договориться, когда поедем в Москву…
— И все?
— Ну сходим, может быть, еще в театр…
Лиза забрала в охапку белье и прошла от стола к шкафу.
— Мети пол, Ирина! Целый день с ним возишься… И заниматься тебе пора.
Иринка неохотно зашаркала по полу веником.
«Иринка, да разве ты поймешь, что у меня на душе!» — думала Лиза. Но она и сама не смогла бы объяснить, что с нею происходит. Внезапно пришедшее чувство и настораживало и радовало ее. Нет таких сил, которые бы сейчас остановили Лизу от встречи с Аркадием.
Днем, что-либо делая по дому, она все время помнила об Аркадии, представляла его рядом с собой. Мысленно беседовала с ним: возражала, смеялась, соглашалась, он приникал горячими губами к ее губам, но Лиза, счастливая, отстраняла его от себя… «Не надо, Аркашенька».
Теперь Лиза думала: «Как ошибочно первое впечатление! Тот лейтенант, с которым она познакомилась в поезде, словно был кто-то другой — не Топольский. Ведь ее Аркадий совсем не такой самоуверенный и развязный».
…Какое счастье делать для любимого все, что ты делаешь сейчас, — причесываться, одеваться и радоваться всему вокруг, радоваться до того, что все кажется необычным, а сама ты — вся какая-то легкая, воздушная и бесконечно молодая и веришь сейчас, что никогда не состаришься.
Несколько дней прошло после их последней встречи, а кажется — год протянулся. До отхода поезда осталось два часа — как скоротать их?
— Лиза! Что ты будешь пить — молоко или чай? — слышится голос Ирины. «О чем это она? Молоко… чай… Ну, прямо смешная! Можно чай, или молоко, или ничего…» — улыбается Лиза, укладывая косы, как нравится Аркадию.
Стояла пора, когда лето спорит с осенью. В жарком воздухе нет-нет, да и чувствуется дыхание прохлады. Лазоревая ширь неба лишь кое-где задета мутью молочных облаков. Солнце яркое, спокойное.
Лиза вышла из дому, на минуту задержалась на крыльце. Черемуха, выросшая за четыре года в развесистое деревцо с густой кроной, приветственно зашелестела. Девушка надела сегодня гладкое легкое платье с короткими рукавами. Это батистовое платье было когда-то нежного фисташкового цвета, но вскоре полиняло и, к удовольствию Лизы, стало совсем белым. Белизна волнистой оборочки у ворота оттеняла нежную, с ровным загаром девичью шею.
Лиза стояла, будто прислушиваясь к шороху листьев черемухи.
Все вокруг нее глядело ласково и радостно. И только несколько желтых листьев черемухи говорили: осень все равно придет. Лиза дотянулась до одного, другого желтого листка, оборвала, бросила на землю. Спрыгнув с крыльца, побежала к калитке, оглянулась на черемуху: «До свидания, черемушка… Мне некогда с тобой разговаривать…»
Слабые предвечерние тени ложатся на большой белый камень около железнодорожной насыпи. Прячутся в траву отцветающие ромашки, сонно и лениво в чаще леса пропела и смолкла птица.
Аркадий сел на камень. «Неужели не придет Лиза?» Нет, обязательно придет. Просто каждая минута ожидания кажется бесконечной. Он знал по опыту. Чувство Аркадия Топольского к Лизе не было первым. Он сам считал себя сердцеедом и гордился своими «победами». Молоденькая учительница английского языка Аллочка до сих пор «безумно влюблена» в Аркадия. Одно то, что она ему подарила в день рождения часы, говорит о многом. Он, честно, не хотел брать от нее подарок, но попробуй не возьми — обидишь человека! «А все-таки как она мило, черт возьми, преподнесла эти часы!»
Запомнилась Аркадию и красивая студентка, которая ни на кого не хотела смотреть, а ему продолжительное время отвечала взаимностью, пока он сам к ней не охладел.
Этими победами Топольский не хвастался перед товарищами, но в душе был доволен собой. К своим увлечениям он относился снисходительно, оправдывая непродолжительность их тем, что не встретил еще «настоящую девушку», которую мог бы полюбить. Он искал такую девушку… умную, красивую, которая стала бы любящей и преданной женой.