Старше

— Рид… — Я шагнула к нему ближе, пытаясь растопить ледяную стену между нами. — Любовь слаба. Любовь эгоистична. Это не сказочная иллюзия из леденцовых сердец и бумажных цветов. Это грязно и больно. Но она стоит того.

Он опустил глаза.

— Ты все время говоришь это слово.

— Какое слово?

— Любовь. — Он выплюнул это слово, как будто сначала его прожевал.

Я моргнула, слезы все еще пекли глаза.

— Ну, а ты?

Долгий вздох заполнил пространство между нами, и Рид обеими руками сжал волосы, обходя меня и направляясь в гостиную.

— Я не знаю, что ты хочешь услышать, Галлея.

— Правду.

— Это противоречит здравому смыслу.

— Это не так, — прошептала я.

Расхаживая по комнате взад-вперед, он покачал головой.

— Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сказал, чтобы все стало лучше.

— Нет, — выпалила я в ответ. — Я хочу, чтобы ты сказал только то, что хочешь сказать. Ты любишь меня? Это простой вопрос, подразумевающий ответ «да» или «нет». На него легко ответить, ты можешь…

— Да. — Рид перестал расхаживать по комнате, остановившись в нескольких футах. Он уставился на меня, стиснув зубы и еще сильнее сжав руки в кулаки. — Да, Галлея, я влюблен в тебя. Думаю, я доказал это, когда бросился под автобус и уничтожил свои отношения с дочерью, чтобы защитить тебя. Чтобы она не испытывала к тебе ненависти, — процедил он сквозь зубы. — Так что да… я люблю тебя. Я люблю тебя яростно, всецело, эгоистично и бескорыстно, больше, чем когда-либо, черт возьми, должен был. Я люблю в тебе все: от твоей улыбки до твоего идеального сердца, то, как твои волосы всегда выбиваются из хвоста, когда ты бежишь или спаррингуешь со мной, как они скрывают глаза, которыми я был очарован с того самого момента, как впервые увидел тебя. Мне нравится, что ты делаешь каждую фотографию так, будто она единственная в твоей жизни, что ты любишь так, будто иначе не можешь жить, и что тебе нравится готовить, потому что это делает всех вокруг тебя чертовски счастливыми. Я люблю силу, которую ты черпаешь из ничего, из воздуха, находясь на самом дне, и то, как легко ты идешь по жизни с грацией и мужеством, находя музыку в каждой беззвучной тени, когда любой другой на твоем месте упал бы и умер. — Он выдавил из себя последние слова, эмоции мешали говорить, грудь вздымалась от тяжести каждого вдоха. — А теперь… скажи мне, разве это что-то меняет?

Я смотрела на него, пораженно приоткрыв рот.

Сердце перестало биться.

Каждый дюйм моего тела словно погрузился в теплую воду, когда я окунулась в его слова. Краски потускнели на периферии моего сознания, исчезая в серых трещинках и впадинках. Но он был ярким. Он был живым. Рид был ослепительной фреской, брызгами акварели в мире сепии.

Я не осознавала, что не дышу, пока из меня не вырвался поток воздуха, обдав нас обоих солнечным светом. Мне хотелось свернуться калачиком и остаться навсегда в этом моменте чистого удовлетворения.

Рид любил меня.

Это все меняло.

Но трагический взгляд его глаз говорил о том, что он не верил в это.

Я бросилась вперед и упала в его объятия, словно мои кости были сделаны из пластилина. Я уткнулась лицом в его грудь и вдохнула его аромат, запоминая запах его кожи и эхо его признания.

— Ты любишь меня, — почти всхлипывала я, и мои слезы намочили его рубашку.

Медленно, несмотря на то, что боль внутри него требовала оставаться неподвижным и безжизненным, он поднял обе руки и обнял меня, притягивая ближе. Любовь делает это. Она заставляет твое сердце биться, когда оно хочет сдаться, и овладевает руками, когда они хотят опуститься, вместо того чтобы обнять. Он был беспомощен. Любовь делает нас всех такими чертовски беспомощными.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Но этого недостаточно.

— Должно быть. Мы справимся.

— У нас нет такой власти, Комета. Мы не подходим друг другу.

Я покачала головой, не соглашаясь с ним.

— Мы подходим друг другу по всем параметрам.

Обхватив ладонью мой затылок, он крепко поцеловал меня в лоб, а затем отстранился. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки, обхватив мои плечи обеими ладонями и наклонившись вперед, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Послушай меня. Если бы я видел выход из этой ситуации, я бы воспользовался им. Я бы, черт возьми, ухватился за него и навсегда заключил тебя в свои объятия. Но карты легли не так. Тебе девятнадцать лет, а мне тридцать шесть, — сказал он. — Твоя жизнь только начинается. Ты должна быть достаточно смелой и начать все сначала.

Мое лицо исказилось от боли.

— Я хочу начать все сначала с тобой.

— Как? — Вопрос был полон страдания. — Я не могу жениться на тебе. У меня больше не будет детей. Мне уже почти сорок, Галлея, а ты стоишь на пороге яркого, насыщенного будущего.

— Мне не нужны брак и дети, — возразила я.

— Ты говоришь это сейчас.

— Я буду говорить это всегда. Все это не имеет значения.