Старший брат (СИ)

Я устало вздохнул, качнулся – зацепил-таки, сука белобрысая. Зато и тварям мало не показалось. Вон они, гниды, кучкой дерьма лежат. Ой, и больно же, бляяяя… в машине аптечка… чё ж так руки-то трясутся… ой, бляяяя…

Здоровенный молодой мужик торопливо рванул нитку на упаковке со стерильным бинтом, морщась и матерясь, обильно полил тампон коньяком из фляжки, приложил к ране. Зашипел, бормотнул что-то нелестное в собственный адрес и принялся неловко заматывать располосованное бедро. Прямо поверх джинсов. Постоял, пошатался. И вдруг сложился пополам – его рвало.

От отвращения. К самому себе, к этой блядской уродской жизни, к этому чёртовому уродскому миру. А больше всего - вот к этим корчившимся и тонко подвывающим выродкам, которые начали приходить в себя.

Проблевавшись и прополоскав рот остатками коньяка, он подобрал с земли мобилу:

- Скорая? Срочно нужна помощь. Да, драка. Четверо ранены. Огнестрел и поножовщина. Адрес? Восточный угол Кунцевского парка. Да, за аттракционами. Кто говорит? – Мужчина жутко оскалился. – Доброжелатель, блин!

Внимательно оглядел «поле битвы», подобрал оба ножа и ПМ, сунул их в карман. Надо будет по дороге домой выбросить. Что ещё? Мобила… ага, протереть и отшвырнуть в кусты подальше. Всё. Можно ехать.

Его ощутимо мотало, когда он шёл к машине. Мелко подрагивали руки и никак не получалось вставить ключ в замок зажигания. Он всё же не был убийцей.

На самом деле он был добряком и ласковым тихоней, этот большой и очень сильный человек. И трясло его вовсе не потому, что кровь всё никак не унималась, и от этого уже ощутимо знобило. Не от того, что всего десять минут назад он от души попинал, а потом кастрировал четверых выблядков. С ним ничего страшного – артерия не задета, заживёт, не впервой. С этими – тоже. Может хоть что-то поймут в этой жизни, когда будут весь остаток жизни ссать через катетеры.

Трясло от того, что он не знал, что с братиком. С единственным дорогим человечком. С единственным, кто остался от некогда обширного семейства Каревых. Врачи обещали… но ведь и врачи не всесильны.

И если, не дай бог! с браткой хоть что-то… То, что сейчас было, покажется им раем. Он их и в Африке достанет.

Как сейчас помню – скандал грянул нежданно. Дед, большой начальник и добрейшей души человек, почти плакал. Каменно молчала бабка. Навзрыд плакала мама, кричали, перебивая друг друга, дядя Коля и его жена Нина. Батя растерянно молчал, слушая сбивчивые объяснения дедушки.

- Что хотите делайте со мной, но это – мой ребёнок. Моя кровинка. Я не могу, понимаете вы, не могу! отдать его в детдом!.. – сбивчиво говорил дед, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Не могу! Не отдам!..

Он держал в дрожащих руках бутылочку с соской и закрывал своим громадным телом завёрнутый в одеяло свёрток. Который сначала лежал спокойно. Вдруг – то ли от шума, то ли время подошло – свёрток зашевелился и оттуда разразился безутешный протяжный рёв младенца.

- Он… он есть же хочет! – забеспокоился дед. – И мокрый давно, наверное…

Обернулся, неловко подхватил свёрток и прижал его к груди. Младенец заплакал ещё пуще. Дед беспомощно повёл по нам глазами:

- Ну, помогите же ему! Ну, я – сволочь! Но он же ни при чём! Я прошу тебя, Полиночка! – он упал на колени перед бабушкой. – Ну, грешен! Нет мне прощения! Только пощади дитя…

- А ведь я верила, что у тебя много работы… и срочные совещания… - только и сказала бабушка.

Медленно, как в кино, развернулась и ушла в свою комнату.

Для неё, да для нас для всех это было громом среди ясного неба. Дед никогда не слыл дамским угодником, никогда не был уличён в дамских интрижках. Всегда с презрением относился к «ловеласам». Считая такие вещи просто распущенностью от вседозволенности. А сам при этом был красивым мужиком. Большим, сильным, как-то благородно-седым. И всегда считалось, что все его интересы сосредоточены на семье и работе. На мне, как на единственном внуке.

А потом он увидел её, Лариску, - молодую, шебутную и красивую. Роман длился недолго – дед категорически отказался уходить из семьи. Лариска беспечно пожала точёными плечиками, и через неделю её уже встречал на «девятке» очередной ухажёр. А ещё через полгода девица подловила деда у конторы и поставила условие: «либо забирай своего выродка, либо я сдам его в Дом малютки».

Деду хватило взгляда, чтобы понять и принять своё отцовство – у малька были его глаза, нос и волосёнки. И выползшая было мыслишка «моё ли?», растаяла, как лёд на сковородке.

Он был честен. Всю жизнь был честен и порядочен. И не мог позволить, чтобы малёк рос в казённом доме. При живых родителях. И принёс его домой. Надеясь, что маленького примут, не обидят невинное существо.

Взрослые стояли и молчали. А малыш уже просто захлёбывался от крика. Я не удержался, подлетел к деду, отнял свёрток. Малыш действительно уже давно был мокрым, уже даже рубашечки промокли насквозь. Все молча стояли и смотрели. Никто не помогал. А я ужасно боялся его уронить, но всё же осторожно стянул с малька одёжки и взял его на руки. И малец тут же затих.

- А… чё дальше-то? – я растерянно обернулся.