— Желаю многих лет тебе, князь Андрей Михайлович, и твоему воинству! Аз есмь Салтыков Федор, воевода михайловского ополчения, иду в товарищах главного воеводы полка пронских ополченцев князя Репнина-Оболенского Михаила Петровича. Мы должны были вчерась занять оборону на Тульской засеке. Но по пути на нас напали татары. Пока отбивались, потеряли день. Сейчас пробиваемся к Туле.
— И сколько против вас татар? — спросил Курбский.
— На этом берегу полтьмы, может, чуток меньше.
— А вас?
— Три тысячи.
Курбский задумался на минуту, не больше, и сказал Салтыкову:
— Помочь Туле государь повелел воеводе князю Щенятеву- Патрикееву, я — товарищ его. Передай наше слово князю Репнину-Оболенскому: — У нас мало людей, чтобы прорваться к Туле. Город пока жив, и слава богу. Сей час надо очистить от татар поле по правому берегу Упы от Щегловской засеки до Тулицы. — Потом он обратился к гонцу: — Стрелецкому голове скажи, пусть помогает михайловскому ополчению со стороны Тулицы. Как прогонят татар за Упу, пускай идет на Щегловскую засеку. Будет задержка, вышлю помощь. С Богом!
Не очень разговорчивым оказался Федор, да и лесная дорога не располагала к беседе. И все же постепенно Юрша многое узнал об обороне Тулы. К скупым словам Федора внимательно прислушивался едущий рядом чернявый парень Ермилка. Особо сильно взволновал его рассказ о том, как татары прорвались через засеку.
— Боже правый! Выходит, отец мой привел татар? Он убит?
— Нет, говорят, он у татар.
— Княжич! Ты считаешь отца предателем?! Но это неправда! Он не может... не мог!
— Успокойся, Ермилка. Князь Темкин думает, что твоего отца обманул хан. Об этом мы скоро узнаем. А ты лучше поведай московскому гонцу, как сам из осады прорвался.
— Не по-умному получилось. Спешили и нарвались на крымский разъезд. Ребята наутек, они за нами. А я свернул в кусты и с коня слез, будто по нужде. Татары мимо проскакали, а я кустами ушел.
Разговор прервал догнавший их атаман Большешап. Он принялся расспрашивать Федора, далеко ли еще ехать, что собой представляет Нижняя переправа, где там размещаются татары. Выслушав ответы, атаман сказал, что велел одной сотне приготовить берестяные факелы.
Юрша понимал, что весь план нападения строился на неожиданности. Поэтому решил уточнить, может ли быть неудача.
— Скажу тебе, сотник, без утайки, — ответил Федор. — Когда убеждал князя Курбского послать конных, я был уверен, что мы потреплем татар без потерь. А сейчас начинают брать сомнения... Видать, без потерь ничего не выйдет.
Пока Федор говорил, Юрша невольно любовался им. Молодой парень, на вид ему немногим больше двадцати лет, а говорит о возможном своем просчете без испуга, а, наоборот, суверенностью, что из всякого положения можно найти выход. И одежда, коей его снабдили по приказу Курбского, как нельзя лучше шла ему. На Федоре была черненая кольчуга, под ней темно-синяя льняная рубаха и такого же цвета суконные порты. Вот с сапогами не повезло, пришлось надеть сапоги грубой кожи. Зато сабля — лучше не придумаешь: голубой стали, эфес позолоченный. Да шлем, начищенный до блеска, да налатник шелковый...
Вдруг Федор остановил коня и сказал Болыпешапу, что за кустами начинается луг, за ним спуск к переправе. Первые десятки казаков рванулись вперед...
На туманном лугу казаки наткнулись на отдыхавших татар; мало кто из крымчаков остался в живых. Юрша видел, как остервенело и самозабвенно Ермилка бросается в сечи; Федор тоже это заметил и остановил парня:
— Ермилка, поберегись! Тебе еще выручать отца потребуется. Прошу, не отрывайся от меня.
Перейти Упу никто не помешал, татары еще не поняли, что случилось. Большешап придержал коня:
— Княжич, чей шатер на взгорке?
— В этом стане шатры только у темников.
Атаман хмыкнул радостно, дал условный сигнал, и полусотня кинулась к шатру. Кто из стражи не успел разбежаться, того порубили. Шатер содрали, смотали. Подхватили ковры, сундуки, из которых на скаку выбирали вещи, прятали за пазуху. Действовали быстро, тут же догоняли остальных. Однако налет этот испугал Федора: встретят обоз, отвлекутся и забудут про задание. К счастью, обозов на пути не попадалось.